десяток не слишком парламентских выражений, но и их я в ход пока пускать не стану. Приберегу на потом.
— Разумно, — признал мой похититель. — Хотя я не удивлен. Мне рассказывали о том, что ты довольно неглупый человек, знающий себе цену, и это даже несмотря на то что спутался с Марфой и антикваром.
— А чем они так плохи? — осведомился я. — Ну да, эти двое любят держать фигу в кармане, и доверять на все сто им не стоит, но при правильном ведении дел с ними можно ладить. По крайней мере, мне это удается.
— Это ты так думаешь, — рассмеялся тот, кто сидел на переднем сидении автомобиля, его поддержал еще один человек, находившийся рядом с ним, а после к ним присоединился и третий, тот захохотал мне прямо в ухо. — Наивный! Они всегда играют только на одной стороне. На своей.
— Мы все всегда играем на своей стороне, — и не подумал замыкаться в себе я. — Кстати, если бы вы просто пришли и поговорили со мной, вместо того чтобы устраивать эти забавы с похищениями, так, может, я и с вами на одной стороне бы сыграл. А теперь все, теперь придется вам со мной как-то договариваться. И сразу — я жутко вредный и злопамятный, это так, для справки.
— Если умереть страшно, люто не захочешь, так все сделаешь, — сообщил мне тот, кто сидел рядом со мной, причем изо рта у него воняло жутко. Я так понял, что его лицо находится совсем рядом с моим. — Куда ты денешься!
— Например, на тот свет, — дружелюбно сообщил я ему и следом за этим вцепился зубами ему в нос. Скажем так — повезло. Думал, щека под укус попадет, а тут так удачно сложилось.
Вообще, конечно, противно, но вопли, которые раздались следом, полностью компенсировали мне моральный дискомфорт. Ох, как заорал обладатель вонючего дыхания!
Я же сдавливал челюсти все сильнее и сильнее, я уже начал ощущать, как под ними трещат хрящи, или что там в носу есть, но яркая вспышка в глаза и последовавшая за ней боль, увы, поневоле заставили меня разжать зубы.
Кто-то крепко приложил меня по голове. И очень умело.
— Тварь! — гундосо заорал тот, кто сидел рядом. — Я тебе глотку сам разорву, я твои кости сначала обглодаю, по всему лесу разнесу, так что никто не соберет! Падла, гниль болотная!
Почти каждое слово сопровождалось тычком под ребра, причем довольно болезненным, но я все равно был доволен тем, что случилось. Во-первых, это хоть маленькая, но победа. Во-вторых, я знаю, кто меня решил к себе на службу поставить.
Это оборотни. Я с ними ни разу не сталкивался, если не считать здоровяка в заведении Абрагима, но кое-что про это племя мне в разное время новые знакомые рассказывали, так что сомневаться не приходится.
Вот только не совсем понятно, зачем я им понадобился. Насколько я помнил, они не сибариты вроде вурдалаков или стяжатели, как Марфа или Шлюндт. Это дети лесов, предпочитающие простые радости жизни, не требующие серьезных капиталовложений.
Может, они надумали у государства заповедник какой выкупить и им теперь куча денег на приобретение и откаты нужна?
— А ну остановись! — приказал бас тому, кто меня сейчас избивал. — Не дай боги покалечишь его.
— Я подожду, — пробубнил укушенный. — Ничо, подожду.
— Согласен, — охнув от боли под ребрами, поддержал его я. — Та же фигня.
— Ты о чем, Хранитель? — заинтересовался их главный. Несомненно, обладатель баса таковым и являлся.
— Хочу вот эту вонючку убить, — пояснил я, морщась. — Ну, кости его глодать я не стану, по лесу бегать тоже, это ваш промысел, нам, людям, такие забавы ни к чему. Но вот что этот гнилофан сдохнет очень скоро — даже не сомневайтесь. Сам я ему глотку перережу или не сам — непринципиально, важен результат.
— Хм, — изрек главный, помолчал и продолжил: — С одной стороны, действительно не дурак, сообразил, кто мы есть. С другой — недоумок, который угрожает тем, кто его жизнь в кулаке держит.
— Кулак разожми, переложи мою жизнь в другое место, — попросил я его. — Просто кто знает, что ты в нем до того держал? Я пацан правильный, мне зашквар не нужен.
— Остер на язык! — уже недобро рокотнул бас. — Ладно, значит, дальше едем молча. А если ты меня не уважишь, то я тебе в рот платок затолкаю, ясно?
— Ясно. — Кивнул я. — Но прежде все-таки скажу вот что: руки мне развяжите. Или хотя бы веревку ослабьте, больно туго вы ее затянули. Я уже пальцев не чувствую, еще полчасика — и все, инвалидом стану. Причем во всех смыслах. Хранитель кладов без рук — что бегун без ног. Выступать можно, но толку от этого мало.
— Добро, — подумав, разрешил старший. — Сашок, ослабь узлы. Ты вообще зачем их так затягивал-то?
— Для порядка, — прогундосил мой сосед. — Как учили.
«Сашок». Мне казалось, что у оборотней должны быть имена звучные, мощные, старославянские. Буревой там, Святосвет. А тут — Сашок. Тьфу, и тут кризис жанра…
Я просто физически ощущал ненависть того, кто сидел рядом и сейчас возился с веревками, которые обмотали мои запястья. И не просто ненависть — он на самом деле хотел меня убить. Впрочем, мне до того дела было мало, тем более что через несколько мгновений циркуляция крови начала восстанавливаться, а процесс это болезненный, в пальцы рук словно сотни иголок вогнали.
— Еще вопрос, — преодолевая боль, обратился я к попутчикам. — Последний. Спрошу — и замолкну.
— Ну, — прорычал главный.
— Если я пи-пи захочу, мне говорить или в штаны дуть? Нет, как скажете. Правда, салону, конечно, хана наступит, моча — штука вонючая и едучая, но…
— Все отрежу, — подал голос до того молчавший водитель. — До ровного места сострогаю. Ты меня понял? Волю нашего отца это тебе выполнить не помешает, а за такой урон тебе, болтуну, он с меня ничего не спросит.
Этот не шутил. Сострогает, сразу слышно. Но вопрос я задал не зря. Значит, басовитый товарищ не самый главный, как я и предполагал. Мы в гости к некоему отцу едем, надо думать, вожаку стаи. Ну или как там у них это называется?
— Понял, — добавил в голос испуга я. — Ничего, потерплю, если что.
Ехали мы еще долго, часа два, причем на хорошей скорости. Оно и понятно, в воскресенье вечером все дороги в область пусты, это не пятница. Тем более что от Москвы мы наверняка отъехали уже так далеко, что даже противоположное направление тоже, скорее всего, в пробках не стояло.
Плохи мои дела. Плохи. Я
