с высоких, отдаленных от Хальштатта гор. Прошло несколько минут в тревожном молчании, прежде чем Дева Льда, словно очнувшись, вздрогнула и повернулась.
– Покажи мне. Покажи, что получилось, – кивнула Йенни на готовые полотна.
Кай улыбнулся, рывком поднялся с кресла. После поцелуя Йенни силы окончательно вернулись к нему. В тишине он приблизился к первому полотну, отодвигая в сторону ткань. Сердце Кая трепетало, он и не думал, что будет так тяжело показать картины кому-то впервые. Словно душу раскрыть нараспашку.
Темные краски занимали большую часть холста. Серо-синие, местами черные, с вкраплением ярко-голубых оттенков. На картине царила зима. И выбранные цвета оставляли на душе печать трагедии.
Йенни ничего не сказала, глядела долго и молчала. Взгляд ее был мрачен, а серебряные линии на руке мерцали – морды волков то и дело приходили в движение. Прошло некоторое время, прежде чем она сама подошла ко второй картине. Но была остановлена Каем – он хотел самостоятельно показывать свои творения. Дева молча отступила, принимая его желание. А Кай благодарно прикрыл на мгновение глаза, прежде чем убрать следующий отрез ткани.
Второе полотно пробудило чувства Йенни, которые отразились на ее лице. Она бросила быстрый взор на Кая, и ему почудилась в ее глазах боль. Но это было невозможно. Великая Дева Льда не сострадает, не испытывает сожалений и боли, знает лишь жестокость и приносит только смерть.
По крайней мере, именно так говорят люди…
Люди многое болтают, только вот правду не всегда.
Настало время для третьего полотна. Оно было особенным, единственное из всех пестрело яркими красками. Кай знал, что не все выбранные им оттенки отражали реальность. Но раз своими глазами он видел мир иначе, то и менять то, что видел, не считал верным.
Последняя картина вызвала сложную смесь чувств на лице Йенни. Она подошла ближе, даже коснулась поверхности холста – аккуратно и трепетно. Кай в этот миг затаил дыхание, пронеслась пугающая мысль: «Она уничтожит полотно». Вот только своих подозрений Кай устыдился в то же мгновение. Эти картины слишком многое значили для него, и Йенни это понимала. Понимала, возможно, лучше всех на свете, пусть и не говорила вслух.
– Спорно. – Прозвучало первое слово за долгое время. Йенни убрала руку и попятилась от картины.
Повернулась за пару шагов до того, как натолкнулась бы спиной на Кая. Положила руку ему на плечо. И больше слов в тот поздний вечер не прозвучало вовсе. Все началось с поцелуя, на первый взгляд он мог показаться невинным, но вовсе таковым не являлся. Кай потерял ощущение реальности после него, вместе со сладостью его пронзила пьянящая сила. Зачем Йенни вновь тратила на него свою силу, он понял не сразу. Прежде чем осознал причину, подумал, что его сердце остановится от этого холода. Когда его разум прояснился, Дева мучительно медленно покрывала поцелуями его шею. А после прижалась всем телом, пока ее пальцы создавали неведомые узоры на его коже. Мороз расчерчивал спину Кая, сердце и правда почти не стучало. Но он этого не замечал, обхватывая талию Йенни, касаясь ее тела, а после чувствуя ее ноги на своих бедрах. В холоде он отыскал крупицы тепла лишь для себя. Столь же необычные, как и он сам.
Его взгляд коснулся зеркала. В отражении ткань платья Йенни сминалась под его пальцами. Если бы она знала, насколько нежно и обманчиво беззащитно выглядит в этот момент, то разбила бы это стекло вдребезги. Кроме нее, Кай будто не видел ничего, не обращал внимания на свои глаза, сиявшие льдом, и то, как использовал силу Йенни, напитавшую его тело, как свою, увлекая ее к кровати.
Первым стал холод, пронзающий сотней иголок, из-за него Кай не мог дышать. Задыхаясь, он распахнул глаза и увидел зарево рассвета за горами. Сжав руку в кулак, понял, что схватил снег, который оказался повсюду. Зимняя сонная тишина Малервега убила остатки сна. Кай перевернулся, медленно приподнимаясь. Голые ноги обжигал снег.
Кай был одет лишь в рубашку и брюки, и он находился здесь один, за исключением туш волков, раскиданных тут и там. Их шерсть потемнела, будто они залезли в сажу. Кай бы так и подумал, если бы даже белки глаз существ не стали черными.
Он судорожно сглотнул, а его пальцы внезапно наткнулись на нечто, спрятанное под снегом. Ухватив, он вытащил наружу засохший стебель, а следом и бутон с увядшими, почти сгнившими листьями. Только разглядев белую розу, Кай в первое мгновение застыл, а придя в себя, откинул ее прочь.
Он помнил, что происходило ночью накануне, и точно не рассчитывал поутру оказаться не в своем доме, а в Малервеге, одетым слишком легко для наступивших холодов.
Бросив последний взгляд на потемневшие туши волков, Кай обхватил себя руками и побрел к городу, надеясь, что в это воскресное утро жители Хальштатта будут слишком ленивы, чтобы открыть глаза и посмотреть в окна. Солнце едва взошло, и многие все еще спали в столь ранний час.
Ему повезло. По крайней мере, он не встретил ни одного человека на своем пути. До того, как Кай сумел дойти до дома, ступни и пальцы едва не посинели от холода. Аккуратно поднимаясь по деревянной лестнице на свой этаж, он не чувствовал ног.
Стоя у двери, он опустил руку в карман, вытаскивая ключ. Прошедшая ночь казалась все более странной. Перед тем как покинуть дом, Кай не только оделся (ведь он прекрасно помнил, что в эту ночь спал без одежды), но и взял с собой ключ.
«И почему только обуви нет?..» – подумал Кай, аккуратно отпирая замок.
Дверь удивительно бесшумно отворилась. Внутри царила полутьма, солнце едва-едва проникало из-под тряпицы на окне. Свет чертил две дорожки по полу с обеих сторон от занавески. Минуя полотна, камин и затрагивая постель Кая, он касался изящной ноги Девы Льда. Тело Йенни было тусклым, символы на руке едва мерцали. Вчерашний поступок – она влила в него больше своей силы, чем делала когда-либо, – давал о себе знать.
Она будет спать, пока запаса силы в ней не станет больше. Время было еще раннее, поэтому Кай просто лег, занимая крохотное пространство на своей стороне кровати, предназначенной лишь для одного.
Необычное чувство посещает, когда совершаешь привычные вещи в последний раз. Даже когда это то, что ты никогда не любил делать. Нынешняя же воскресная служба в церкви помимо того, что являлась для Кая последней – больше приходить в эти стены он не сможет, – отличалась от десятков
