страшные протяжные стоны. Душа упала в пятки. Аня ни на миг не усомнилась, что это предсмертные стоны. Она влетела в комнату и, опешив, замерла в паре метров от кровати.
В приглушенном розоватом свете на коленях, спиной к Ане сидела полуголая девушка, на глазах у неё была повязка, руки связаны за спиной. Абсолютно голый Илья держал девушку за длинные белые волосы и наклонял её голову ближе к паху.
От этого зрелища, влетевшую в комнату Аню, буквально пригвоздило к месту. Она, опешив, пыталась собрать разбежавшуюся себя в кучку, но лишь беспомощно хватала воздух, как рыбка, выброшенная на берег.
Илья, кажется, тоже слегка обалдел и выпустил намотанные на руку волосы блондинки.
— Аня? — удивленно выдохнул он.
Илья отстранил от себя девушку и вопросительно прожигал Аню взглядом. Блондинка же так и осталась безропотно сидеть на коленях, как безвольная кукла.
— Э-э-э… Я…случайно, — наконец, сумела выдавить из себя Аня, зажмурившись, чтобы не видеть всего того, чего прежде никогда не видела, и видеть не хотела, она медленно стала пятиться к выходу. — Прости, я, не знала, что ты тут…
— Нравится? — нахально, где-то совсем близко спросил Илья. От изумления Аня распахнула глаза и обнаружила обнаженного Илью в двух шагах от себя самой, она сдавлено вскрикнула. — Хочешь присоединиться, Аня?
Краска бросилась в лицо. Аня развернулась и бегом выскочила прочь. Ей показалось, что за спиной сквозь тягучее, женское: «Илья? Чо это было?» — она услышала смех Ильи — сухой, отрывистый.
Она впервые слышала этот смех. Впервые за всё время, что знала его, она слышала, как он смеётся.
В тумане дней Аня всё больше теряла себя. Истончалась, не могла найти ни в чём смысла. С работы её уволили — в положение входить отказались. Найти новую в парализованном протестами городе не получалось. На учебе уже начались зимние каникулы — студентов распустили раньше в связи с чрезвычайной ситуацией, которую объявили в стране.
Она стала собирать бумаги, ей полагалась какая-то компенсация за сгоревшее жильё. Нужно было поскорей решить жилищный вопрос, чтобы иметь возможность съехать от Ильи. Но в социальных службах творилось черти что, все кадры разбежались, а те, кто остался, футболили Аню из кабинета в кабинет.
Приближался Новый год, но разгорячившийся народ не успокаивался. Город сошел с ума. Толпы с плакатами и транспарантами ходили по улицам, требуя перемен. Многие вели себя агрессивно. Не менее агрессивный ОМОН разгонял их. Выходить из дома с каждым днем становилось не то, чтобы страшно, а уже по-настоящему опасно.
Аня всё больше чувствовала себя затворницей. Нет, заняться то она всегда находила чем — в квартире была огромная библиотека и просто невероятная кухня. Однако атмосфера этого дома угнетала.
Илья в своих апартаментах почти не появлялся — приходил только переночевать. А днем исчезал непонятно куда и зачем. Оставлял ей деньги на тумбочке. Много оставлял. Аня, смущаясь, брала из этой кучи минимум на продукты.
Илья, вопреки ожиданиям, ничего от неё не требовал и ни в чем никогда не упрекал. И она всё больше проникалась к нему благодарностью.
Она пыталась как-то выразить свою признательность. Начала готовить. Но Илья её стряпню не оценил. Он систематически заказывал еду в ресторане, а в сторону её кулинарных шедевров даже не смотрел.
Поначалу это очень обижало, но потом Аня свыклась.
Зато при помощи своей стряпни она подружилась с уборщицей. Та с завидным аппетитом уплетала Анины борщи с пирогами. И на комплименты не скупилась, забирая остатки наготовленной еды себе домой.
На вопросы об Илье Антонина Григорьевна отвечала коротко, неохотно и даже пугливо. Начинала нервничать, оглядываться по сторонам и торопилась по делам. Единственное, что удалось выяснить и то почти случайно, что совсем недавно Илья потерял маму.
Эта потеря многое объясняла в поведении Ильи. Объясняла, почему он решился ей помочь и его отстраненность — он просто замкнулся в своем горе. Аня очень хорошо его понимала. В Ане он бессознательно искал то же, что и она в нём — спасения от пустоты.
Аня смогла себя в этом убедить и даже поверила, что Илья хороший человек. Теперь она корила себя за изначальную неприязнь — ей казалось, что она относилась к нему несправедливо плохо. Поддавшись стереотипам, она повесила на него ярлык бездушного мажора и даже не попыталась копнуть глубже, понять его. А он просто стеснялся своей доброты, прятал её от всех, возможно, даже от себя самого.
Ему нужно показать, что он хороший, что в него верят, и тогда он откроется с другой стороны. Он уже показал своими делами, что лучше многих: он вынес Вадика из огня, организовал похороны, приютил её. Он заботился о ней так, как никто прежде не заботился. Даже Матфей. Илья доказал ей поступками, что не так страшен, как она его намалевала себе.
Но, как она ни старалась, ей никак не удавалось достучаться до него настоящего. А надуманный светлый образ лопался, как мыльный пузырь при столкновении с Ильей в реальности. И каждый разговор, каждая стычка обнажали несостоятельность её теории.
Как-то Аня спустилась в гостиную. Там Илья видимо забыл выключить телевизор, и тот что-то бубнил в пустую комнату.
Ане, привыкшей на всем экономить, от одной мысли, сколько эта штука может зря намотать электричества, делалось дурно. Она стала искать пульт, чтобы выключить эту махину в полстены.
Но сумбурно мелькавшие кадры зацепили и потрясли её. Она застыла, глядя, как военные стреляют по толпе из автоматов, как толпа беснуется в ответ, швыряя камни и вырывая оружие у тех, кто не решался стрелять. В образовавшейся толкучке люди давили друг друга. Основную массу протестующих составляла молодёжь, но были там и старики, и даже женщины с детьми.
Эти кадры поражали жестокостью, поражали безумием. Бабушка, осенявшая толпу крестом, упала под дубинкой омоновца, чтобы никогда больше не встать. Девушка попыталась вытащить раненого парня из этого месива, но их смяло нахлынувшей волной людей. Ребёнок на плечах мужчины заливался горькими слезами.
Аня, словно бы сама была в этой толпе — это её били дубинками, это в неё стреляли. Это она била дубинками, это она стреляла.
От боли потемнело в глазах. Её согнуло пополам, воздух вышибло. Ей бы отвернуться, не смотреть, но она не могла не смотреть.
— Чо с тобой?
Аня вздрогнула. Илья подкрался незаметно. И, щелкнув пультом, погасил источник боли. Связь оборвалась, равновесие вернулось, она выдохнула, и из глаз покатились слезы.
— Камон, чо ноешь-то?
— Мне жаль их, — прошептала она, кивая на экран.
— Жаль? — удивился
