Зевса поцарапали. Да, в его крови тоже яд, ему будет нужно зелье… которого, конечно же, не хватит.
Расскажи мне историю. О древних богах, которые суть продолжение этого мира. Его кости и сухожилия, силы природы, воплощенные в хрупких оболочках.
Расскажи историю о доме, который узнаешь по едва уловимому запаху цветов, нагретой солнцем пыли или впитавшихся в обивку мебели ароматов благовоний.
Расскажи о прикосновениях, дарящих спокойствие или блаженную дрожь. О шагах, узнаваемых сквозь закрытые двери.
Расскажи о том, что даже когда исчезнет мир и иссякнет время, останется что-то нерушимое – если не мы сами, то хотя бы память о нас.
Расскажи о богах. Которые не могут быть мертвы и все равно исчезают.
Спал Гадес плохо. То ему казалось, что вокруг слишком душно, то снилась какая-то муть, то он просто просыпался без всякой причины. Его сон был тяжелым и прерывистым, но он чувствовал рядом Персефону. Ее хрупкое человеческое тело, прикосновение прохладных пальцев и негромкие слова, в которые он не вникал, но слышал.
Как ни странно, утром Гадес почувствовал себя выспавшимся. Остались только неясные воспоминания о произошедшем вчера, сами больше похожие на сон.
С удивлением Гадес увидел рядом Софи – значит это точно было реальностью.
Во всех комнатах Сета, кроме разве что гостиной, стояли огромные кровати. Амон, конечно же, называл их траходромами и смеялся, что можно спать поперек. Но сейчас Гадес оценил преимущества такой мебели: Софи свернулась на второй половине кровати, поджав ноги, все в тех же джинсах и кофте, которые Гадес помнил по разговору с Гекатой. Неужели она действительно была здесь всю ночь?
Осторожно поднявшись, чтобы не разбудить Софи, Гадес накрыл ее одеялом. На кухне никого не было, только стоял кофе, явно оставленный Амоном. Час был поздний, но из гостиной слышались голоса.
Кофе помог проснуться, а душ окончательно привел мысли в порядок.
В гостиной обнаружился Сет. Он курил прямо в комнате, сидя на любимом диване. И увидев его собеседника, Гадес и сам захотел закурить: Осирис.
Скользнув взглядом по Гадесу, Сет кивнул ему и вернулся к разговору, который явно не клеился. Общаться с Осирисом с каждым столетием становилось сложнее и сложнее – слишком отстраненный, он даже говорил медленно, как будто ему требовалось вспоминать, как звучат человеческие слова. Пусть для него не существовало разницы языков, и Осирис легко подстраивался под собеседника или большинство присутствующих, беседа с богом смерти все равно выматывала.
– Почему ты здесь? – спросил Сет. Судя по интонации, явно не в первый раз.
– Потому что так нужно.
Осирис смотрел спокойно. Но как будто не на Сета, а чуть в сторону. На картины на стенах, на обивку дивана. Рассеянно, словно ему требовалось усилие, чтобы сфокусировать взгляд на конкретном предмете.
– Я хотел поговорить, Осирис. Ты даже сам пришел сюда. Но знаешь, разговор с тобой ужасен.
– Ты задаешь не те вопросы.
– А ты не даешь ответов.
Затушив сигарету в пепельнице, Сет тут же достал новую и посмотрел на Осириса.
– Зачем ты это сделал?
Даже Гадес понял, что речь идет о том, что произошло на приеме. Тот момент, когда Осирис поделился своей силой.
– Иначе ты бы умер.
– И что с того? Может, настал мой черед. Невозможно жить вечно.
– Ты не устанешь от вечной жизни. Поставишь себе новую цель.
Если бы Осирис был хоть чуть больше похож на человека, он бы наверняка сейчас улыбнулся. Или качнул головой. Но выражение его лица не менялось, и от этого даже Гадесу стало не по себе. Он потянулся к сигаретам Сета, и тот рассеянно их протянул.
Голос Сета был тих:
– Я ведь когда-то чуть не убил тебя. Сам.
– Ты воин, Сети. Если бы хотел убить меня, то не медлил бы тогда.
Гадес слышал, что прежде чем использовать Оружие, Сет сначала ударил Осириса обычным кинжалом, чтобы обездвижить. А потом пришла Исида, и так первое в истории убийство бога было предотвращено.
Только сейчас Гадес подумал, что Осирис прав. Он много раз видел Сета в бою – тот никогда не медлил и отлично знал, как нанести удар. Всегда жалил, как скорпион, даже если это могло быть последним действием в его жизни.
– Ты мог позвонить мне. Хоть раз, – сказал Сет. – Наша мать придумала глупый ритуал, чтобы мы с тобой общались раз в сотню лет. Но ты не звонил или не писал помимо этого.
– Ты никогда не нуждался во мне.
– Порой ты поразительно туп, Осирис.
Сигарета горчила, но Гадес улыбнулся: он не мог представить, кто еще в этом мире мог бы вот так заявить Осирису, что он дурак. И губы Осириса как будто дрогнули – даже не намек на улыбку, а только тень ее, отблеск.
– Ты отдал мне слишком много, Осирис. Я убил бога. И не должен был этого делать.
– Если бы ты не сомневался в правильности поступка, было бы плохо.
– Ты отдал слишком много.
– Достаточно.
Внезапно Сет подался вперед, то ли вглядываясь в лицо брата, то ли настолько желая получить от него ответ:
– Я знаю, время для тебя уже давно нелинейно. Что ты видишь? Расскажи. Позволь помочь.
Осирис качнул головой. Почти незаметно, Гадес даже подумал, ему показалось из-за завесы дыма. Будто с момента приема Осирис растерял остатки человечности.
– Я отдал тебе достаточно, Сети.
Что означало, Осирис ничего не расскажет. Фыркнув, Сет снова откинулся на спинку дивана, торопливо стряхнув столбик пепла с сигареты.
– Долбанутый упрямец.
Губы Осириса растянулись в еще большем подобии улыбки.
– Мы не зависим от людей. Мы – это стихийные силы природы, порождения земли. Но даже мы можем умереть. И ты прав, от вечности можно устать. Но твой черед, Сети, еще не настал.
Гадес потер висок. Он толком не помнил, что произошло накануне, остались только размытые силуэты, ощущения. Чай явно отравили, но с Софи все было в порядке, Сет тоже не выглядел обеспокоенным – у Гадеса все еще было много вопросов, но и мешать братьям он не хотел.
– Хорошо, – сказал Сет таким тоном, будто ему все не нравится, но он готов смириться. – Что насчет Анубиса? Не будет ли ему безопаснее в царстве мертвых?
– Нет. Он останется здесь. Его комната готова?
– Конечно.
Сет вскинул брови: где бы они с Нефтидой ни жили, у них оставалась комната для Анубиса, готовая принять его в любой момент. И он действительно мог неожиданно нагрянуть.
Но Сет явно не подозревал, что Осирис думает
