они больше пугают, чем вредят. — Светка прибавила скорости. — Вот ливанет сейчас, тогда попляшем!
И в этот миг природа-матушка, словно услышав ее слова, добавила к окружающему нас шуму и гаму дождь. Впрочем, нет. Дождем то, что началось за пределами автомобиля, в котором мы находились, называть все же не стоит. И даже ливнем, пожалуй, тоже. Если какое выражение и подходит к безумию, творившемуся снаружи, то это, пожалуй, «стихийное бедствие».
Видимость сошла на ноль, «дворники» не справлялись с потоками воды, льющимися с небес, и даже двигатель перестал гудеть ровно, начав издавать звуки, похожие то ли на стон, то ли на плач.
— На фиг! — решительно заявила Светлана, свернула на обочину и заглушила мотор. — Не стоит дразнить судьбу. Да, Макс? Помнишь, что этот старый хрен нам днем говорил? Вот и я не забыла. Так что как чутка развиднеется — тогда и поедем.
— Если нас раньше отсюда не смоет, — печально отметила Геля, пытающаяся хоть что-то разглядеть в окне, залитом водой. — Блин, я пару лет назад во Вьетнам ездила, там как-то раз тоже хляби небесные разверзлись, но их ливень по сравнению с этим — так, легкий душ.
— А мне нравится, — заявил Аркаша, чем, похоже, удивил всех присутствующих. — Нет, серьезно!
— Что тут может нравиться? — осведомилась у него Геля, ткнув пальчиком в окно. — Вот скажи!
— Все, — безмятежно произнес юноша. — Не только дождь, имеется в виду. Это же приключение! Настоящее! В моей жизни ничего такого никогда не было, а тут все сразу — и шпионские игры, и еда в придорожных трактирах, и вот ливень! Здорово же!
— То ли романтик, то ли блаженный, — наконец подала голос Марго. — И даже не знаю, что из этого хуже…
Ждать пришлось минут десять, после ливень начал сдавать позиции, а еще минут через пять сменился пусть и сильным, но все же самым обычным дождем.
— Ладно, двинули, — завела машину Светлана, — потихоньку, помаленьку.
— Долго еще ехать? — спросила у нее Марго. — Час, два?
— А ты куда-то опаздываешь?
— Я в это время обычно завтракаю, — пояснила вурдалачка. — И за годы привыкла к тому, что еда в моем случае является процессом сугубо личным. Интимным, так сказать. Потому…
— Через часок доберемся, — хмуро пообещала ей Метельская. — Если, конечно, ничего не случится.
Как видно, удача в этот вечер была на нашей стороне, потому минут через пятьдесят мы въехали в дачный поселок, который, заметим, вызвал у меня чуть ли не ностальгические чувства. Когда-то давно, еще в прошлой жизни, у моих родителей семейная усадьба вот в таком же находилась. Мой дед по материнской линии был довольно известным химиком, и ему еще в совсем старые, аж в советские, времена дали землю в поселке, где обитали другие его коллеги по институту. Люди это большей частью были невероятно образованные, но не сильно хозяйственные, потому там тоже ворота на въезде представляли собой две проржавевшие намертво и вечно открытые створки, никакой охраной сроду не пахло, а дороги как при создании поселка один раз заасфальтировали, так больше ими никто и не занимался. Но все равно маленькому мне там очень нравилось. Да, хаос, но очень интересный. И, что важно, тамошние обитатели, многие из которых имели массу научных званий и разнообразных регалий, признавали за мной и моими ровесниками право на полное самоопределение, обходясь без всяких «чтобы к темноте был дома» и «надо есть три раза в день». Короче — твори любую фигню, но не забывай о том, что здесь и другие люди живут.
Никогда я больше не был настолько свободен, как тогда, в те золотые дни моего детства. Даже сейчас, когда я вроде бы сам себе хозяин, таким похвастаться не могу. Контракты, старые и новые долги, репутация и даже Покон, который волей-неволей я должен соблюдать, — все это обвивает меня сотнями паутинных ниточек, загоняя в сжатые до невозможности рамки бытия.
Единственное, что утешает, — осознание того, что и у остальных дела обстоят не лучше. А то и хуже. Вон у Метельской вообще имеются такие нестерпимые вещи, как должностные обязанности, предусмотренные служебными инструкциями. По мне — это еще хреновее, чем любой Покон.
Светлана тем временем попетляла по размытым дождем дорогам и остановилась у старенького двухэтажного дома, выглядевшего ровесником и, пожалуй, даже родственником того, в котором жил Поревин.
— Макс, иди ворота открой, я машину внутрь загоню, — буркнула Метельская. — Калитка не заперта, кольцо просто налево поверни — и все.
Вот вроде бы и льет уже не так сильно, а все одно промок я мигом, причем почти до нитки. Одно радует — не я один: пока вещи в дом таскали, всем воды досталось.
— Говорил же — будет гроза, — не без удовольствия сообщил мне колдун, который обнаружился в доме.
Причем выглядел он пристойнее, чем днем: то ли помылся, то ли причесался, так сразу и не поймешь. И еще он, несомненно, был доволен жизнью. Хотя — почему бы и нет? Он сидел за столом, в тепле, попивал в охотку чай из огромной литровой кружки и жевал пряники.
— Дедушка, а мне чаю можно? — жалобно осведомилась у него Геля. — Пожалуйста!
— Наливай да пей, — милостиво разрешил ей Геннадий Мефодьевич. — Он не мой, мне не жалко.
— Горяченький. — Моя помощница приложила ладони к чайнику, стоящему на плите. — А где кружки? Мне бы такую же, как у деды.
— «Деды». Вот уж не чаял на старости лет внучкой обзавестись. Но оно ладно, даже приятно, — усмехнулся колдун и уставился на Марго. — А тебе, красавица, чайку-то налить? Или без надобности, тебе чего другого лучше накапать?
Взгляды старика и вурдалачки скрестились.
— Ишь ты! — цыкнула зубом Марго. — А ты, дедуля, видать, не из тех, что свистульки детям вырезают и на речку с удочкой ходят?
— Почему? — степенно отхлебнув чаю, возразил колдун. — Могу и свистульку смастерить, невелик труд. Я к чему — ты тут не шали. Не надо. Не люблю.
— Так вроде и не собиралась. Не потому, что вы сказали, а просто потому, что ни к чему.
— Ну, ваше племя таково, что вроде не собирается не собирается, а потом, глядь — в дому одни трупы лежат.
