губами – треугольные мелкие зубки. Кожа у нее золотая, а за плечами – прозрачные стрекозиные крылышки.
– Ты моя самая красивая, – нежно говорит Ирн, любуясь своей эльфийкой. – Пойдем танцевать.
И колокольчик на двери звякает еще раз.
На полу лавки остается лежать гора отвратительно воняющих внутренностей: желудок, почки, печень и много-много метров кишок.
– Неблагодарная мразь!
В чем-то Кристина с директриссой согласна.
– Отбившаяся от рук хулиганка!
А в этом нет.
– Эгоистка, нахалка, свинья! У Людмилы Сергеевны из-за тебя был гипертонический криз, вчера скорую вызывали!
Кристина чувствует себя виноватой.
– Школа и фонд могли бы рассчитывать на хотя бы какую-то лояльность, ты так не думаешь? После того, что мы для тебя сделали! После того, как выучили, воспитали – но это мы и обязаны делать по закону, но мы сделали больше! Мы дали тебе шанс, взяли в эту поездку!
Формально Кристина получила ее в награду за победу в городской олимпиаде. Но получила не от города, а от фонда для одаренных детей, так что в принципе тоже в чем-то правда.
– Мы надеялись, что ты научишься чему-то, испытаешь благодарность и принесешь пользу школе! Вместо этого ты черте чем занималась! Сбежала от группы, трахалась там небось с какими-нибудь турками!
Кристина молчала – пока Нинель Владимировна разогревалась, потом пока накручивала себя, и теперь, когда уже вышла на боевые децибелы, – и планировала молчать и дальше, но вот это уже было чересчур!
Она взметнула обиженно-яростный взгляд на сидящую за столом директриссу. Сама Кристина уже полчаса стояла перед ней, ноги отваливались, голова кружилась, но она не жаловалась. Она знала, в принципе, на что шла. И догадывалась, что попадется. Но вот это…
Директрисса и сама поняла, что перешла грань и как-то прикрутила сияние своего нимба.
– В общем, Васильева… Конечно, ни на какие олимпиады тебя никто больше не возьмет.
Неправда. Если не брать Кристину, кто будет их выигрывать? Вик? Или мальчики-мажоры, знающие английский, конечно, великолепно, но в основном ту его версию, которой их научили их американские друзья в летних лагерях. А кто будет отвечать на зубодробительные вопросы по пассивному залогу? Варя? На Варю где сядешь, там и слезешь.
– И о поездках больше не может быть и речи, ты теперь в нашем черном списке, все.
Это тоже бесполезно. Какие поездки, если сейчас надо готовиться к ЕГЭ? Кристина вздохнула. Неприятно. Справедливо. Но как-то без последствий.
– Ну и, конечно, в характеристике в вуз это все будет подробно отражено. И твой моральный облик, и твое поведение, и то, какие у тебя отношения с преподавательским составом. Не думай, Васильева, что легко отделалась.
Кристина и не думает. Но на самом деле, ей и характеристика не нужна. В колледж всех берут. Если бы в прошлом году решили, что будут тянуть ее на золотую медаль – тогда, конечно, все так легко бы не прошло. Но сейчас… Ей только очень стыдно.
– Поможешь подготовить ребятам отчет о поездке, отдашь фотографии, но сама на сцену не лезь, ты свои пятнадцать минут славы в Стамбульском аэропорту уже получила.
Нинель Владимировна отпила из стакана, повозила мышкой по столу, во что-то вгляделась на мониторе. Кристина продолжала ждать. Это еще не означало конца экзекуции, а она хорошо помнила, что бывает, если попытаться уйти раньше.
Кристина аккуратно переступила с ноги на ногу. Ботинки промокли, пока она неслась по ноябрьской грязи с утра в школу, и сейчас в жарко натопленном директорском кабинете неприятно высыхали и сжимались. Где-то в рюкзаке ждали чистые теплые носки и сменка, но ей не дали ни переодеться, ни даже повесить пуховик, сразу под конвоем отправили к директриссе. Сейчас Кристина предпочла бы быть даже на уроке алгебры, который шел без нее где-то там наверху.
– Ну что, Кристина… – Нинель Владимировна вздохнула и потерла виски кончиками пальцев. Вот откуда у Людмилы этот жест! Только у Нинель он смотрелся органичнее, как у аристократки. – Хотела бы я сказать, что все мы были молодыми и совершали ошибки… Но ты должна понять, что у тебя права на ошибку нет…
Голос директриссы стал задушевным, как будто она действительно давала добрый совет, а не готовилась унизить еще сильнее прежнего.
– Тебе надо приложить все усилия, чтобы добиться хоть чего-нибудь. Одного таланта мало, нужны условия для его развития. А у тебя и талант… прямо скажем, небольшой. И если ты хочешь подняться выше своей матери, тебе нужно забыть о гордости и налаживать хорошие отношения с теми, от кого зависят жизненные шансы. Вот тебе мой, считай, материнский совет.
В воздухе повисло логичное: «Уж если твоя мать тебя жизни не научила».
Мама научила Кристину засовывать свое мнение куда подальше, когда от него нет никакой пользы кроме вреда, поэтому она кивнула и не стала больше поднимать глаза от пола.
– Вот и хорошо. Иди в библиотеку, я пришлю остальных, подготовите отчет для завтрашнего выступления перед фондом.
На выходе из кабинета ждал Вик. Прогуливал, разумеется.
– Окунула в дерьмище, попеняла баблом и отправила пахать за наших золотых ребят? – поинтересовался он, пристраиваясь к быстрому шагу Кристины, которая торопилась наконец переодеть ботинки.
– Я с тобой вообще не разговариваю. А в состав золотых ребят ты тоже входишь.
– Крис, да забей. Ты ж сама виновата. Могла бы раньше вернуться, – Вик сел рядом на скамейку и толкнул Кристину в плечо.
– Можешь со мной вообще больше никогда не разговаривать? – взмолилась Кристина, отодвигаясь от него.
– Могу, если скажешь Варьке, что ты мне очень благодарна и вообще я хороший парень.
– Чего? – Кристина оторопела. – Ты опять, что ли? Вик, она только забыла тебя…
– А я передумал, – ухмыльнулся он, перекусывая зубочистку и сплевывая на пол.
Семь золотых эльфиек кружились под призрачную музыку в большом танцевальном зале под холмом. Сумрачные тени ложились на золотистые крылышки непосильным грузом, тяжелый воздух пустых столетий сопротивлялся словно водяная толща, и эльфийки постоянно сбивались с такта и спотыкались.
Земляной потолок нависал слишком низко, бриллиантовая паутина выцвела и растрепалась, зеркало воды на полу помутнело, и кое-где завелась плесень. Ее не было видно, но сколько эльфийки не взмахивали крылышками, разгоняя по залу аромат цветов, привкус гнилой влаги все равно возвращался.
Ирн полулежал на выбеленной морем коряге в виде двухместного трона – впрочем, ему и одному едва хватило развалиться, задрав босые ноги к потолку. Волосы цвета старого золота свисали до пола, отсутствующий взгляд блуждал по серым корням деревьев, за столетия
