перед моим работодателем и когда это случилось. Полоз в свою Навь уполз столетия назад, сколько же лет этому старичку?
Жалко, времени совсем нет. Думаю, осталось минут пять, край — десять, потом в доме начнется переполох, который закончится погоней и моей безвременной смертью.
— Ладно, то давно случилось, чего вспоминать. — Дедок повел носом и сморщился. — Кровишшей от тебя тянет, паря. Да не людской — волкодлачьей. Никак ты с кем-то из стаи Дормидонта схлестнулся?
А, так вот как вожака зовут. Дормидонт. Ну и имечко!
— Так и есть, — подтвердил я. — Они меня в Москве сцапали и сюда привезли, хотели, чтобы я им что-то отыскал. Ну а после вряд ли отпустили бы на волю, это им невыгодно. Покон-то такого обращения с Хранителем кладов не допускает.
— Нет в Поконе ничего подобного вроде, — озадачился дед. — Хотя оно, конечно, неправильно — вот эдак со слугами Великого Полоза поступать. Договариваться надо, так дела со старых времен ведутся. Оно как? Велес над Полозом старшим был, это верно, но теперь-то все изменилось. Так что случись судилище — тебя никто виноватым не признает.
— Они меня до того судилища на бахрому распустят, — выдохнул я. — Сейчас найдут в доме двух своих, которых я порешил, догонят и разорвут.
— Ты — и двоих волкодлаков одолел? — изумился лесной хозяин. — Охти мне! Силен ты, парень, силен! И прав — Дормидонт да дети его тебя не простят, нет. Закон стаи еще Велес писал, и сказано в нем — кровь за кровь.
— Потому прошу — выведи меня из леса, батюшка. Желательно туда, где людей побольше и транспорт ходит до города.
— Эва! — Старичок почесал в затылке, сдвинув кепочку на лоб. — Так ведь смекнет Дормидонт, кто тебе помог. Непременно смекнет. Я его не опасаюсь, но вроде как мир у нас — он в моих владениях не безобразничает, я на его поляну не лезу. Она хоть и в моем лесу, но вроде как сама по себе.
— Так тут как раз ваш лес. — Я обвел рукой вокруг себя. — Поляна там, мы — здесь. Вы в своем праве.
— Осерчает волкодлак, как есть осерчает, — бубнил старик, беспокойно перетаптываясь с ноги на ногу. — Вырежет весь молодняк в лесу, он может. И лосят, и кабанят.
— Мне бы до Москвы только добраться. — От нервного напряжения меня поколачивать начало. — А после никого он не вырежет. Некому вырезать станет. И поляна обратно вашей станет, желаете — березки там садите, желаете — дубы. Они на пепелище ох как весело расти примутся, потому как зола — естественное удобрение.
— А если не доберешься? — резонно заметил лесной хозяин. — Тогда что?
— Тогда ему на вас плевать будет — он мной займется. И еще — не надо меня от и до сопровождать. Вы тропинку тайную откройте и все. А я уж как-нибудь сам по ней до нужного места добреду.
И в этот самый момент совсем недалеко от нас прорезал ночь жуткий волчий вой.
— Вот и все, — выдохнул я. — Нашли они тех двоих. Ладно, отец, спасибо за то, что отозвался на мой зов, и за беседу, а теперь лучше уходи.
Я достал нож, который до того засунул за ремень, и поразился тому, насколько он хорошо сбалансирован и тяжел. Тогда, в доме, на эмоциях и в спешке я это как-то не особо заметил, а вот сейчас оценил. Вроде и лезвие не очень длинное, и рукоять простая, деревянная, без изысков, а поди же.
— Ох, ты еще и нож оборотный прихватил! — подал голос старичок. — Ну, паря, теперь они точно с тебя не слезут.
«Оборотный»? Кажется, я знаю, о чем речь. Это тот самый нож, который оборотень в пень втыкает, когда в зверя первый раз превращается. Так сказать, орудие инициации, мне про это не так давно кто-то из новых приятелей рассказывал.
— Семь бед — один ответ, — невесело усмехнулся я.
— Значит, смотри, — деловито сказал мне старичок. — Если туда пойдешь, выйдешь к Славино. Старая деревенька, но теперь народу там мало осталось, одни старухи живут да азияты-шабашники, которые у них углы снимают летом. Если туда — к дачам выйдешь, их лет десять назад ставить на луговине у реки стали.
А что мне это даст? Ни старухи, ни дачники мне помогать не станут, сейчас времена такие, что при крике «спасите» двери только покрепче запирают. Потому что непонятно, кто кричит — тот, кому помощь на самом деле нужна, или тот, от кого после тебе спасаться придется. Про шабашников я вообще не говорю, они наверняка все как один без регистрации, и лезть в чужую драку им не с руки. Их дело — дачи на упомянутой луговине ставить, а не голову под удар подводить.
— А участкового там, в Славино, нет? — уточнил я. — В смысле полицейского?
— Откуда? — отмахнулся мой собеседник. — И в старые-то времена туда урядник не особо наезжал, а теперь и вовсе раз в месяц прибудет, азиятам пальцем погрозит, мзду заберет — и поминай как звали.
Ясно. Там мне точно делать нечего. Кстати, именно туда стая первым делом и рванет, поскольку же не дураки, понимают, что я к людям попробую выйти с помощью лесного хозяина. А что он мне помог, они наверняка сообразят. Был след — и нет его, вывод очевиден.
— Еще моим лесом можно к станции выйти, — добавил лесовик. — К чугунке.
— К железной дороге? — уточнил я, всеми нервными окончаниями ощущая, что времени у меня совсем не осталось.
— К ней. — Покивал дедок. — Ночью там нет никого, но дело к рассвету, скоро люди на станцию потянутся. Дормидонтово отродье при них тебя не тронет, они себе не враги. Ты, главное, до первых лучей солнца уцелей, а там и паровозы начнут по рельсам кататься.
— Туда и пойду. — Мне показалось, что за спиной зашуршала трава, я резко обернулся, но никого не увидел. — Открывайте дорогу, пожалуйста.
— Ступай. — Кивнул лесной хозяин и шмыгнул носом, после чего прямо передо мной появилась узенькая тропинка, ведущая вглубь леса. — Только с дороги не сворачивай, мой лес старый, гостей не любит. Закружит так, что даже я, его хозяин, после костей твоих не найду. Поспешай, паря, поспешай, враги твои уже рядом!
— Как тебя зовут, дед? — спросил я, ступив на тропинку.
— Пров, — буркнул тот. — Да быстрее, кулема! А я попробую этих лиходеев наладить в другую сторону.
Непременно привезу ему всякой вкусной всячины, когда снова сюда вернусь. А я вернусь, если, конечно, сейчас выпутаюсь из этой истории. Но отчего-то мне кажется, что удача
