а потом оглянулась и истаяла в воздухе.
— Жутковатая эта ваша Олюшка, — сообщил мне Фома.
— Поверь, бывают призраки куда более страшные, — заверил его я. — Эта девчушка всего лишь отвыкла от мира живых.
— Но ведь наша женщина ведет себя по-другому, — возразил Питерский и замер, не донеся чайник до чашки.
Потом взглянул на меня с тревогой и уточнил:
— А как же Людмила Федоровна? Она тоже отвыкла быть живой?
— Яблокова сможет приспособиться, — уверил я помощника. — Ведь рядом с ней есть люди, которым она небезразлична.
— Надо договориться с природником, который живет у канала, чтобы он носил нам цветы по утрам, — произнес Фома, разливая по чашкам настоявшийся чай.
Я благодарно кивнул, взял чашку и сделал глоток. Спросил:
— А ты даришь своей девушке цветы?
Питерский взглянул на меня удивленно.
— Конечно, — ответил он. — Я не совсем дикий, вашество. Потому, когда везу ее домой, обязательно заглядываю в одну лавочку недалеко от границы нашего района. Там продается заварная пастила, которую уважает Зинаида — мама Иришки. Она хоть и хорошая кухарка, а все же никогда не отказывается от приятного угощения, приготовленного чужими руками. А Иришка любит зефирные тюльпаны. Как и букеты простых цветов, которые я всегда прихватываю по дороге. Только она сетует, что все это лишнее, и я напрасно трачу свое жалование на всякие глупости.
— Но ты все равно их покупаешь… — усмехнулся я, сделав еще один глоток чая. — Хотя ты и бережливый.
— Есть вещи, на которые денег не жалко, — ответил парень и улыбнулся. — Видели бы вы, какими счастливыми становятся женщины этой семьи, когда их хоть немного балуешь. У них раньше был муж и отец, он старался заботиться о них… А когда его не стало, то Зинаиде пришлось нелегко. Но она не сдалась, не бросил ребенка, чтобы устраивать свою жизнь. Я ее за это очень уважаю.
— Есть за что, — согласился я.
— И еще мне кажется: когда она узнает, что я не совсем человек, то совсем не будет против того, чтобы я однажды стал ее зятем.
— Ты так далеко заглядываешь? — удивился я.
— Знаете, Павел Филиппович, то что нужно — видишь сразу. Я вот как увидел нашу кухарку, то сразу понял…
— Что она готовит хорошие пирожки! — напомнил я.
— Не без этого… — согласно покивал парень. — Но еще я понял, что она любит мать и готова честно работать. Она не просила для себя каких-то особых условий, не канючила и не ныла. Такое не часто в людях встретишь. Большинство норовят на жалость надавить. А она не такая.
— Этим девушка пошла в свою мать. Зинаида показалась мне на редкость порядочной женщиной. Даже Людмила Федоровна признала, что это так, а она просто так никого не хвалит.
В этот момент в гостиной послышались голоса, и мы поняли, что женщины проснулись.
Почти сразу на кухне появилась Иришка, следом за ней показалась бабушка. Позади маячила Арина.
— Я вас научу готовить блинчики по-Чеховски, — заявила княгиня. — С припеком. Вкусные и сытные. Именно такими я однажды покорила одного заморского дипломата. И он даже собирался украсть меня и увести на Британские острова. Но мой покойный супруг сразу указал ему на дверь и обещал спалить их флот, если меня кто-то попытается похитить.
— А вы, оказывается, роковая женщина! — послышался голос Яблоковой.
Она стояла в дверном проеме и выглядела иначе, чем вчера. Я понял, что соседка заплела отросшие за время многолетнего сна волосы в длинную косу. К тому же она облачилась в темное зеленое платье с золотым кружевом, которое казалось очень непривычным.
— Павел, ты меня смущаешь своим взглядом! — съязвила Людмила Федоровна. — Что не так?
— Я привык к вам другой… Обычно все происходит в другом порядке: сначала ты видишь живого человека, а потом уже мертвого.
— Погоди немного, и быть может ты снова сможешь увидеть меня усопшей.
Я поспешно трижды сплюнул через плечо:
— Не торопитесь с этим! Я могу ждать очень долго.
— Как скажешь, — ответила женщина и подошла к плите. — Я тоже хочу знать, как готовят эти знаменитые блины. А вдруг и мне какой-нибудь дипломат предложит уехать за моря-океаны?
— Мы вас не отпустим, — пробасил Питерский, подавая соседке чашку с отваром. — Это я для вас приготовил. С особыми травками, чтобы на душе было светло и приятно.
— А остальным света не нужно? — хитро осведомилась Софья Яковлевна.
— Темным точно не положено. А наша Арина Родионовна и без того вся светится, — бесхитростно заявил Питерский и наполнил пустые чашки из заварника. — Пойду будить нашего лекаря, он сегодня как-то подозрительно долго спит.
— Оставь, пусть подольше поваляется, — попросила Яблокова. — Ему со мной было несладко. Устал мальчишка наверно…
— Какие у вас планы, Павел Филиппович? — неожиданно спросила Нечаева, глядя на меня поверх своей чашки.
— Некоторое время назад ко мне обратился один человек. Его братьям по завещанию достались активы, а парню — один только кот.
— Настоящий кот… — вздохнула из угла полупрозрачная Олюшка.
Мне показалось, что Яблокова посмотрела в сторону призрака и недоуменно захлопала ресницами. Но потом вернулась к чаю и благостно зажмурилась, смакуя напиток.
— Вот я и хочу попытаться помочь выяснить причины такой несправедливости.
— Ты ведь помнишь, что тебе нельзя заниматься практикой? — напомнила мне бабушка.
— Но никто не может запретить мне быть некромантом, — ответил я.
— Это точно, — подтвердил Фома. И с надеждой спросил: — И мы можем поехать куда надобно после завтрака, верно?
Я понял, что княгиня заинтересовала Питерского обещанными блинами с припеком. И винить его в этом я не стал. Вместо этого вернулся в гостиную и взял газету со столика, куда ее видимо положил Фома, перед тем как меня разбудить.
Передовица была интригующей: «На болотах селянами обнаружена русалка. Она едва передвигала ноги, уходя от собирателей ягод. Видимо, ей сложно было перемещаться по суше. Очевидцы сообщают, что волосы девицы были зеленые, а одета она была в рыболовную сеть…»
Я подумал, что наверняка какая-то пьяная дама пыталась спрятаться от назойливых «очевидцев». И, скорее всего, где-то неподалеку в траве спал ее русал-кавалер. Что до зеленых волос — то их вполне могли
