воронку. Ксюшка застыла на месте с открытым ртом и расширенными от ужаса глазами.
Кижа выбросило из комнаты, как сбитую кеглю. А мне вдарило под дых, будто кузнечным молотом.
— Костя, помогай! — Диего кинулась вперёд. — Это взрывная инициация Таланта! Да помоги же ты! Не удержу!
С трудом глотая воздух, я бросился к испанке.
— Надо отсечь эфир!
Щит! Ещё один щит! Третий!
Испанка пыталась сделать то же самое, закрывая девочку с другой стороны. И всё пропадало впустую — поток эфира такой, что прожигал щиты за несколько секунд.
Боковым зрением я заметил движение. Покосился и обомлел — слева от меня стояла Марья Алексевна. Её древний могучий Талант снова появился и тоже включился в работу.
Бумс! Очередной магический щит лопнул, и я тут же воткнул на его место новый. Но помогало слабо — мы втроём пытались сдержать наводнение, вычерпывая воду чайными чашками.
Анубис зарычал на меня и толкнул в грудь. Да ты с ума сошёл, братец! Сунуться в самое пекло? Талант требовательно ударился в рёбра. Чёрт с тобой, давай попробуем! Всё равно ничего другое не помогает.
Резким ударом Анубис разрубил передо мной завесу эфира. Я прыгнул в образовавшуюся дыру и подхватил на руки застывшую Ксюшку. Господи, что я творю? Если не получится, меня просто сожжёт, так что и хоронить будет нечего.
От рыка Анубиса у меня задрожал пол под ногами. Талант выпустил щупальца силы наружу и принялся закукливать меня и девочку. Я закрыл глаза и сильнее прижал к груди ребёнка. Давай, Анубис, делай что должно.
* * *
Анубис убрал кокон и, урча, свернулся в груди калачиком — напряжение эфира пропало, как и не было. Ксюшка лежала у меня на руках, только уже не застывшей статуей, а мирно сопела и спала без задних ног.
— И этот человек говорит, что учится у меня, — за спиной фыркнула Диего. — Может, это мне в ученицы пойти?
— Костя у нас такой, — Марья Алексевна подошла ко мне и погладила по голове, — полон сюрпризов.
В комнате неожиданно стало шумно. Вбежал Добрятников с женой, что-то кричали, Марья Алексевна отвела их в сторону и долго втолковывала властным голосом. А я всё никак не мог прийти в себя, будто мешком по голове ушибленный. Наконец ко мне подошёл Добрятников, похлопал по плечу и забрал девочку.
— На, выпей.
Диего сунула мне в руку стакан, и я проглотил жидкость, не чувствуя вкуса.
— Костя, ты должен взять её к себе, — тихо шепнула мне Марья Алексевна.
— Кого?
— А кого ты сейчас спасал?
— Ксюшку? Зачем? У меня вон Александра с Таней есть, с ними бы справиться.
— Пусть её Диего учит. Добрятниковы не потянут хорошего учителя. А девочка хоть и поздно проявилась, будет очень сильной. Диего, ты же согласишься?
— Куда я денусь, — испанка засмеялась, — придётся.
— Постойте, — я попытался возмутиться, — у меня по дому скоро сплошные рыжие ходить будут, прямо филиал Добрятниковых. Марья Алексевна, я…
— Не спорь, а послушай, что я скажу. В тебе, дружок, княжеская кровь. Посмотри, как люди к тебе тянутся, — и года не прошло, а вокруг уже целая банда собралась. А с младшей рыжей так ещё лучше выходит — сам воспитаешь себе сильного мага. Да не телись ты, пока девочку какие-нибудь Голицыны не увели.
— Пётр Петрович не согласится.
Княгиня рассмеялась.
— Я с ним поговорю, он ещё и благодарить будет. А ты собирайся, девочку надо увезти прямо сейчас.
— Эээ…
— Здесь слишком много народу, толпа может спровоцировать второй приступ. Хочешь ещё раз в пекло лезть?
* * *
Пока Диего и Ксюшка садились в экипаж, Добрятников тряс мне руку.
— Константин Платонович, я уж и не знаю, как вас благодарить! Вы столько для нашей семьи сделали. И старшая при вас, теперь и младшая…
— Оставьте, Пётр Петрович, пустое. Это я у вас дочерей, почитай, ворую.
— Ой, хоть всех забирайте, — он рассмеялся и тряхнул рыжими усами, — будете их сами замуж выдавать. Шучу, Константин Платонович, шучу. Спасибо, что спасли всех сегодня. А что взяли девочку на обучение, так и…
Он покачал головой.
— Вы настоящий дворянин, честный и благородный.
Добрятников обнял меня, как сына, и поцеловал в обе щеки.
— Благослови вас Бог!
Прощание ещё немного затянулось, пока рыжие отец и мать шептались о чем-то с дочерью. Наконец мы все погрузились, оставили Добрятникова махать платочком нам вслед, и поехали.
Ксюшка сидела грустная и вздыхала, глядя на Диего напротив.
— Не надо печалиться, — шепнул я ей, — рядом будет сестра, и к родителям каждые выходные сможешь ездить.
— Да нет, — она вздохнула ещё горше, — это ведь детство кончилось. Теперь учиться надо и баловаться нельзя.
Я улыбнулся.
— Мне тоже скучно быть всё время взрослым. Давай мы с тобой вместе баловаться будем? Когда никто не видит.
Она часто закивала, сразу повеселев. Кинула взгляд на Диего, сидящую с закрытыми глазами, и спросила у меня, тоже шёпотом:
— А тётя всегда такая строгая? Она сильно ругается?
Ответить я не успел. Испанка открыла глаза и сказала:
— Я всё слышу. Да, я очень строгая.
— Очень-очень или просто очень?
— Очень-очень-очень.
— Хорошо, — рыжая девчонка заулыбалась. — А вы знаете, что девочек розгами нельзя пороть?
— Кто тебе сказал?
— Марья Алексевна. Она мне обещала, что только в угол поставит, если я шалить буду.
Диего закатила глаза и выругалась на испанском. Ксюшка довольно зажмурилась, устроилась на сиденье поудобнее и стала тихонько что-то рассказывать кукле.
Уже перед Злобино я разглядел за окном экипажа белые хлопья. Снег! Давненько я не видел настоящей русской зимы. Ксюшка и Диего спали, так что снег падал для меня одного. Я смотрел на летящие снежинки и чувствовал — у меня зима точно скучной не будет.
Конец второго тома.
Следующая книга по ссылке: https://author.today/reader/253304
От автора: в истории дуэлей случалось много курьёзных случаев. Дрались на канделябрах, бильярдных шарах (закончилось смертью от попадания в голову), топорах (противники устали и помирились), тростях, бритвах, таблетках (отравленных) и сосисках. Был случай, когда в качестве оружия использовались пушки.
Между офицерами дуэль на «экзотическом» оружии была маловероятна, а вот между гражданскими лицами такое случалось. Главным был сам факт защиты чести, а не способ. Дуэльные кодексы (кстати, необязательные) не накладывали ограничения на оружие и оставляли его согласование на секундантах).
Так что выбор канделябров из исторической канвы не выбивается. Если бы роман был юмористический, Костя выбрал бы балалайки.
