в курсе, начинаешь вспоминать самые яркие моменты, проведенные с любимым человеком. Вот и я так же – убивался теперь внутри себя.
Аж, смешно, как за последний год (ну, ладно, год и 5 месяцев если быть точным), я так изменился, что не узнавал сам себя. Как истинная любовь переделывает тебя. Возможно, не в лучшую сторону… Ведь я прошлом однозначно видел во всем этом лишь минусы. Но я прежний ни о чем не жалеет. Сейчас я точно могу сказать, что все эти приключения последних месяцев (на сколько изнурительными и сложными не были) все же были самыми яркими моими моментами за всю мою монотонную скучную жизнь.
И чтобы эти мысли не добили меня, я был постоянно в телепорте между двух детей, между двух стран, между двух менталитетов (что часто забывал и путал). Я валился без сил по ночам, но, естественно, не мог спать (в эти моменты я дико завидовал нефилиму). Я читал все книги подряд, что попадались в доме мам моих малышей. Иногда, если их папы забывали выключить телевизор, с упоением уходил в мир кино. Иногда разговаривал с Каином. Он весьма мне помогал (на сколько это можно ожидать у прОклятого бастарда), но разговор чаще всего не клеился. Он был зажат и встревожен и упрямо отказывался открываться мне. В связи с чем, я просто решил, что тоска по Фортуне и не предсказуемое их путешествие давят на его душу (особенно если вспомнить какой шум он поднял в баре), и отстал от него.
Так незаметно прошли недели! Паника внутри меня бушевала как огонь! Я уже был до края уверен, что с нашими что-то произошло. И в одну ночь не выдержав, разбудил Каина, что мирно спал рядом с Джуном (мы частенько менялись местами, чтоб не сойти с ума: как говорится «смена обстановки всегда на пользу».
– Каин! Каин, – потряс я его.
Он всхрапнул, но открыл глаза.
– Чего? Что случилось? -начал он озираться по сторонам в поисках угрозы.
– Нет, ничего такого, – когда заметил, что и рука его потянулась к ножнам (ох уж эта его привычка всегда быть при оружии). Пацифист внутри меня вечно бунтует по этому поводу.
– Тогда какого дьявола ты меня разбудил? – злость изменила красивые черты его лица.
– Мне надо в Ньюфаундленд, – ответил я.
– Чего? – конечно же, не понял он.
– Я так больше не могу, – тяжело выдохнул я. – С ними что-то произошло.
– С чего ты взял? – сел он, потирая глаза. – Когда они планировали поездку, как я помню, ты молчал.
– Черт, Каин, ты свалил раньше, чем мы расстались с остальными. С чего ты взял, что мы разошлись на мирной ноте? – я заметил, что в последнее время я бываю в трех состояниях: 1) я изображаю (а может и сам в этом себя убеждаю), счастье – ибо дети не виноваты в моих бедах. Никогда нельзя смешивать работу и личную жизнь; 2) я в ярости – ну прям как сейчас при разговоре с нефилимом (думаю, под давлением отчаяния и неизбежного); 3) я в панике (вот никогда этому не поддавался, а тут на тебе!). Хаос – мой антоним. Я изначально был против этой системы, но когда обстоятельство и психологическое состояние доводит тебя до этого, я и сам не замечаю, как начинаю метаться по комнате, не находя себе стабильности и гармонии.
Нефилим почесал заросшую щетину и смерил меня строгим взглядом.
– Да? И что же произошло после моего отбытия?
Я не хотел об этом говорить, если честно. Вопрос ведь стоял совсем о другом, но этот взгляд, напряженный и требующий ответа, вс же вынудил меня.
– Мы поссорились. И в итоге, расстались не очень хорошо.
– Ну вот и ответ на твой вопрос, Анхель, – и Каин вновь разлегся на диване.
– В смысле? – уф, о чем он.
– Предположу, что вы распрощались не дружески. В какой-то степени в обидах. Тебя мучает сейчас совесть. Кажется, что, если вдруг что там не так, то она никогда не узнает всех твоих чувств. Ты ведь так и не извинился. Следовательно, тебя тянет туда, чтоб сказать ей обо всем этом. А в голове лишь сумбур. Паника рисует ужасные картины, а совесть не может найти утешения, так ведь?
– Логично, – задумавшись, ответил я.
– Так что, давай не создавай здесь каламбур. Соберись, завтра этих засранцев опять целый день нянчить. А я не высыпаюсь.
Я хотел было уйти, но спросил:
– Неужели ты совсем не переживаешь за Фортуну?
Каин, тяжело выдохнув, ответил:
– Как никогда прежде. Но я знаешь, чему научился у женщин за всю мою жизнь? – я отрицательно покачал головой. – Надо им доверять. Поверь они сильнее всех нас вместе взятых. Не надо сомневаться в них никогда.
Если полагаться на опыт Каина, выходило, что я обложался по-полной. Проклятье, жаль, что не повернешь время вспять!
Но сейчас уже поздно горевать, поэтому оставив Каина в покое (ему и впрямь не хватает терпения с детьми, не стоило усугублять ситуацию еще и с недосыпом), я телепортируюсь…
После телепортации, я оказался за спиной Стива в паре шагов от него. Была ясная ночь в парке, что нас окружал. Тут и там слонялись люди после веселых праздных гуляний, основным составом которых, конечно же, была молодежь.
Я был не один здесь (не считая Стива). Учитывая буйство характеров юнцов и тем более в хмельном тумане, они часто натыкались на неприятности. Поэтому неудивительно, что я встречал взглядом своих коллег частенько за деревьями или сидящих на лужайке под чистым небом, орошенными яркими звездами и одинокой луной.
Стив же стоял, всматриваюсь в каменное сооружение, и как-то с грустью на него смотрел.
Опустив взгляд, я прочитал «Луи Брайль 1809-1852». Имя было весьма знакомым.
– Не тот ли это мальчишка Брайль, что придумал шрифт для слепых? – спросил я.
Стив кивнул.
– Да, Анхель, это он.
Тут я догадался, что скорее всего маленький Луи был его подопечным.
– Сегодня день памяти о нем. Уже 171 год прошел, представляешь…
Теперь пришло мое время кивнуть, а Стив продолжил:
– А ведь если бы не моя оплошность, он был бы зрячим, – неужто ангел все еще не мог простить себя?
– Но благодаря твоей оплошности, он помог миллионам, – подбодрил я его.
– Нет худа без добра, хочешь сказать? – уже с усмешкой спросил он, в чьем взгляде я узнал уже своего доброго коллегу-весельчака.
– Можно сказать и так, – порадовался тому, что смог ему поднять хоть на короткое время настроение, что самому мне никак не удавалось в
