что не трону ни тебя, ни твоих друзей, ни твоих родных. Можешь быть спокоен.
* * *
Я проследил за тем, как тоненькая фигурка спускается по тропинке от церкви к городу, и закрыл дверь:
— Все собираемся! Нужно успеть исчезнуть отсюда, пока она до дома не добралась!
— Так она же слово дала, — с сомнением произнесла Клава.
— Слово — это хорошо, но дело — лучше.
— Бояре так просто словами не разбрасываются.
Я, двинувшись было к входу в крипту, тормознул:
— Не разбрасываются?
— Нет.
— Тогда вспомни — что она пообещала?
— Что никто не тронет…
— Что ОНА не тронет. Возможно, даже, она имела в виду, что не отдаст повеления нас схватить. Но за своего сына она точно не клялась.
— Но…
— Клава, ты точно хочешь узнать, было ли это прямое и честное слово или слово с хитростью, двойным дном и тайными закоулками?
Моя пухляшка засопела, но промолчала. Развернулась и пошагала за остальными. Бывшая княжна явно немного идеализировала бояр, если думала, что Морозова не найдет способ обойти собственное же обещание.
— Мурин, все готово? — спустился я в крипту.
— Да.
Лестница от неприметной двери в углу церкви изгибалась под землю и выходила в помещение длинного подземного зала, где лежали тела Осетровских. А под этой лесенкой была еще одна дверца, совсем уже крохотная — по крайней мере, входя в нее, я чувствовал себя так, как будто в окошко вылезаю — для небольшого помещеньица, вроде кладовой. Ну, как небольшого — я видел квартиры-студии меньшей площади. Но это там, в России двадцать первого века. Здесь же, на Руси семнадцатого, жили широко и даже какая-то подземная кладовка в соборе была достаточного размера, чтобы в ней могли заночевать мы все ввосьмером. Собственно, Мурин, по моей просьбе, и разложил здесь на полу набитые пересохшей соломой тюфяки, одеяла, подушки, перенес из подземелий грязную посуду, недоеденные корочки хлеба и тому подобный реквизит. Разложил все это в художественном беспорядке, так, чтобы у любого, кто доберется до этой подземной комнатенки, сразу же в мозгу загорелся однозначный ответ на вопрос: «Где вся эта шантрапа пряталась, пока мы стерегли их в церкви?». Чтобы никому в голову не пришло искать какие-то тайные проходы, или паче того — подземелья.
Думаете, кто-то умный — не будем показывать пальцем кто, потому что этот кто-то от нас ушел — может догадаться поискать в крипте? Простукать… хотя зачарованный тайный ход таким способом не найдешь… ну, не знаю — наверняка есть способы отыскивать и вскрывать тайные ходы, будь они хоть трижды зачарованы. И если воспользоваться этим ходом в крипте, то…
То тут главное одно — сначала найти крипту.
— Все ушли? Всё забрали?
Разноголосица ответов подтвердила, что да все и всё.
— Ну смотрите, потом не жалуйтесь.
Я из родовых подземелий прихватил, кроме Источника, только взятый из архива дневник основателя рода, солидную книженцию, в кожаном переплете, окованную по углам сталью. Не удивлюсь, если выяснится, что однажды предок Осетровских отбивался ею от стаи волков. В центре обложки красовалась металлическая накладка в виде того самого волка, оскалившего клыки.
Я еще раз обвел всех взглядом — Дита показала язык — и махнул рукой:
— Давай, Мурин…
— Стойте, стойте! — вдруг вскрикнула моя скоморошка, — мы Мартына забыла!
Так. Стоп. Кого?!
— Кого?!
— Кота нашего!
Тьфу ты. Я и забыл, что они кота завели, серого и полосатого. А еще я думал…
— Он же в доме остался?
— Нет, он потом в церковь пришел. Как только и нашел нас, такой умница… А сейчас он, наверное, под землей, ему там темно и страшно… — трагическим голосом произнес Аглашка.
— Мяу, — раздалось за ее спиной.
Искомый Мартын, он же серая приблуда, сидел на груди мертвого стрельца и вылизывал лапу. Причем с таким видом, как будто это он здесь всех положил в одну калитку, и чтобы вы вообще без меня делали, кожаные мешки…
— Мартынка!
Кот стоически перенес подхватывание и тисканье, но, судя по морде, с превеликой неохотой.
— Давай, Мурин, — повернулся я, — Только побыстрее, пока не вспомнили, что забыли еще какую-нибудь Буренку.
Тот достал из-за пазухи здоровенный ключ — будь он золотым, по размеру как раз походил бы на Буратинин — подцепил ногтями и вынул из бревенчатой стены пробку, скрывавшую потайную скважину, вставил в нее этот ключ и повернул полный оборот.
Собор вздрогнул, пол заходил ходуном, из дверей глухо чавкнуло и запахло сырой землей. Старый Азарий, отец Мурина, владел сильным Земляным Словом. Которое вложил и в несколько амулетов. Один из них — тот, что позволял поднимать холм вместе с церковью, чтобы она всегда была выше городской. А этот — прятал вход в подземелье. Надежно.
Если сейчас спуститься по лестнице, то вместо входа в крипту ты увидишь ровную земляную стену. Нет, крипту не засыпало. Она осталась все такой же, и те же самые гробы в ней стоят на прежних местах. Только все помещение, вместе с гробами и тайным проходом в подземелья, опустилось вниз. Под землю. Метров на двадцать.
У погони одна дорога, а у беглеца — тысяча. Как-то так, вроде бы, говорят. Красивая раза, и как любая красивая фраза — она неверна. Вот, например, у меня из Мангазеи только два пути: либо по дороге, той самой, по которой я и прибыл сюда, либо по реке. Самолетом отсюда улететь не получится. Потому что не изобрели их еще, самолеты, и встречаются они только в сказках. В виде ковров. Нет, теоретически, я, конечно, могу двинуться в любом направлении просто по тайге. Только не сделаю этого. Я, как бы, существ городское и к выживанию в тайге — тем более, в зимней тайге — не очень приспособлен. Я там заблужусь ко всем… блинам, блин. А уж орудовать ночлег и найти пропитание — не смогу точно. Я трезво оцениваю свои умения и возможности. И это еще — без учета того, что я не один, со мной тут уже десяток человек собрался, причем большая часть из них — девушки. Не-не-не, пешие походы по лесу не подходят, только путешествие с хотя бы относительным комфортом.
А, значит, теоретически мы имеем тысячу путей для бегства, а практически — только два. Дорога и река.
Вы, конечно, можете сказать,
