забрал бумажку из ее рук. — Вы, как всегда, прекрасно выглядите.
Директриса была не одна, рядом с ней стояла седенькая старушка с невероятно живым взглядом. Я бы даже сказал оценивающим, поскольку она как-то очень внимательно меня им ощупала.
— Это Павла Никитична, — сообщила мне Розалия, — моя двоюродная сестра. Павла, позволь представить тебе Валерия Швецова. Не скажу, что он демонстрирует редкостное рвение в работе или невероятную любовь к науке, но при этом неглуп и покладист.
— В наше время это уже немало, — заметила старушка. — А так ничего. Лет семьдесят назад я бы такого не пропустила.
— Лет семьдесят назад ты бы его расстреляла, — возразила ей моя начальница. — Язык у него длинный, а мысли он пока при себе оставлять не научился.
Шутят старушки. Лет семьдесят назад они обе, небось, еще и в школу не ходили, потому молодые люди вряд ли их интересовали.
— Павла, — почесал я затылок. — Необычное имя.
— Скорее забытое, — поправила меня родственница директрисы. — Как и производная от него Павлина. Впрочем, это одно и то же имя. Просто я родилась в семье простой, хотя и зажиточной, вот и стала Павлой. Появись же я на свет в дворянском или хотя бы купеческом семействе — стала бы Павлиной. Это сейчас и царь Иван, и псарь Иван, а в старые времена имени придавалось куда большее значение.
— Вы о святцах? — уточнил я.
— О них, — тонко улыбнулась старушка, показав крепкие и белые зубы. — О чем же еще?
Сдается мне, я сейчас какую-то глупость сказал, вот только не понял, какую именно.
— Сделаешь — доложишь, — велела Розалия Наумовна. — Паша, пойдем ко мне, кофе выпьем. Мне тут из Бразилии Фернандо посылку прислал. Ты помнишь Фернандо?
Павла Никитична после этого так на нее глянула и даже хихикнула, что стало ясно — она Фернандо помнит, и очень хорошо.
Забавная какая старушка, уважаю таких. Они прожили интересную жизнь, с достоинством вошли в старость и, когда придет их час, смело глянут в лицо костлявой.
Любимое руководство обо мне не забыло, я значился в списке, пусть даже и на последней строчке. Ради этого стоило попотеть, причем в самом прямом смысле. Мы не банк, кондиционеров в достаточном количестве нам не полагалось, потому, когда я часа через три наконец закончил свои труды, то со стороны, наверное, казалось, что я в одежде искупался. Сейчас бы душ принять, да где его тут возьмешь? Все, что есть, — раковина в туалете и кран, из которого течет не слишком холодная вода, пахнущая железом. Центр, здесь трубы местами со времен царя-батюшки не меняли. Не потому, что нет денег и надо как-то без них держаться, а потому, что трубы эти сих пор не требуют замены.
Я запаролил тот компьютер, который предназначил для себя (если этого не сделать, то в следующий понедельник, когда выйду на работу, выяснится, что он больше не мой), с удовольствием умылся и направился к начальству с докладом.
— Розалия Наумовна, — я заглянул в кабинет, — дело сделано, все установлено, все работает. Ну а подключение к общей базе — это уже не ко мне, это надо спецов из «управы» вызывать.
— Как все это хлопотно, — поморщилась руководительница и глянула на родственницу. — Раньше было жить проще и зависимости от сторонних факторов было меньше. Бумага — она и есть бумага, она только огня боялась, а эти компьютеры то и дело перегорают. И забраться в них проще.
— Что написано пером, не вырубишь топором, — поддержала ее подруга, а после спросила у меня: — Ты чего такой расхристанный? Все-таки к начальству… Постой-ка, парень! Это у тебя что такое?
Взгляд старушки, до того добродушный и веселый, вдруг стал другим. Даже не знаю, как верно его описать. Профессионально-цепким, что ли? И направлен он был на мою грудь, туда, где на кожаном шнурке болтался амулет.
— Ты где эту пакость взял, милок? — Павла Никитична невероятно легко для своих лет снялась со стула и подошла ко мне. — А?
— На Арбате купил, — махнул я рукой в ту сторону, где за переулками и домами гудела голосами, звенела струнами музыкантов и шаркала сотнями подметок никогда не знающая сна главная пешеходная улица столицы. — Там чего только не продают. А чего, забавный кругляш, теперь такое в моде. Ретро.
— Ретро, говоришь? — старушка щелкнула ноготком по черной коже, и мне на секунду показалось, что та недовольно загудела, как лопнувшая струна или согнанный с цветка шмель. — Ну да, ну да… Роза, душа моя, пойди-ка проверь, как этот модник компьютеры на столах расставил. Чую, все там криво-косо расположено.
Моя начальница отчего-то встревожилась, я это сразу понял. Все-таки не первый день вместе работаем, научился разбираться в ее настроении.
— Да не переживай, — Павла Никитична, похоже, тоже сообразила, что к чему, по этой причине в голос ее вплелись успокаивающие нотки. — Ничего с ним не случится. На что он мне, такой красивый? Годы мои не те. Пошепчемся немного — и только.
Это кто же сейчас стоит рядом со мной, а? В первый раз вижу, чтобы наша железная леди, для которой нет закрытых дверей и неразрешимых вопросов, вот так безропотно выполнила то, о чем ее просят.
— Еще раз спрашиваю — ты где взял амулет? — спокойно и уверенно произнесла Павла Никитична, как только за Розалией закрылась дверь. — Отвечаем быстро, кратко, честно. И еще — я очень не люблю, когда меня заставляют ждать и когда мне врут. Я тогда становлюсь очень неприятна в общении.
Не знаю отчего, но мне стало немного не по себе. Сухенькая и веселая старушка? Да как бы не так! Кто угодно, только не она. На меня смотрели не два поблекших от времени глаза, а дула пистолетов, в голос же ее вплелось лязганье тюремных засовов и еще какие-то звуки, нагонявшие смертную тоску.
Черт, да кто она такая, на самом-то деле?
— Подарок, — хрипло ответил я. — Правда подарок.
— Это кому же ты такому дорогу перешел, милок, что он тебя работой Филиппа Черена облагодетельствовал? — с легкой ехидцей осведомилась собеседница. — Да еще и времен его расцвета? Знаю я этот амулет, как же. Видела в коллекции Гурджиева, он его в специальной шкатулке с защитными ведическими рунами держал вместе с серьгами Екатерины Медичи, заколкой Марины Мнишек и другими не менее прелестными экспонатами.
— Гурджиева? — изумился я. — Это того, который экстрасенс был?
А следом за этим в ушах прозвучал голос одного из наших институтских преподавателей, который мерно бубнил на лекции: «Последний российский император, равно как и его жена, увлекались эзотерикой, приближая
