– Так то приятелю. Мне, может, другое скажешь.
– Не скажу другого, – ухмылка Иржи словно одеревенела. – Нет мне дела до ваших забот. Голова у меня одна, и местным я ничем не обязан, чтобы шею свою подставлять.
Они долго смотрели друг другу в глаза, и ни тот ни другой взгляда не отвел. Потом Николас произнес:
– Не пойму я таких, как ты. Чтобы ничтожного церковника прикончить, головы своей не жалел, а достойное дело предложили – сразу про шею вспомнил.
– Таких, как ты, пан, мне тоже не понять. Человек, а к спине ангельские крылья примериваешь. То ли в святые метишь, то ли перед панной выставляешься… Уж не знаю я, зачем, но что ради какой-то мелкой бродяжки – не говори, не поверю. Марек – ладно, он и впрямь не от мира сего, дурная голова душе покоя не дает.
– Ма-арек… – протянул Николас, не подавая виду, что слова поляка его разозлили. – Это ты на Микаэля его натравил?
– Натра… Ха! Да он даже родню свою не помнил, когда мы повстречались! Такое случается, когда по маковке тяжелым хорошенько приложат. Скитался по деревням, черной работой кормился – ни цели, ни толку, пропащая душа. А я помог вспомнить, кто он такой. Прошлое ему вернул.
– И боль его сердцу вернул, и цель подарил – прямо на загляденье. Сам в ненависти жил и парня ненавидеть заставил.
Поляк на это не разозлился, лишь плечами пожал:
– От себя я ничего к той ненависти не прибавил. Да и в чем ты меня винишь, не пойму? Разуй глаза: парень уже забыл про вырезанную родню, рвется плечом к плечу с убийцей своего отца подвиги совершать.
– Хороший же ты друг. А ведь это по его слову тебя вытащили из холодной.
– Что ж, премного благодарен – так и передай ему, если хочешь, справедливый пан. Если ты сказал все, что хотел, так я пойду, оседлаю лошадь.
– Ворга не боишься? – бросил донельзя раздосадованный Николас уже в удаляющийся затылок. – Перегрин говорит, тварь бродит по округе. Сюда не суется, а вот одиночку запросто поймает и высосет, как паук бабочку.
Иржи Порох не обернулся, ответил насмешливо через плечо:
– Раз уж чудище бродит круг поместья, значит, к кому-то здесь у него интерес. И по всему видать, лучший способ избежать с ним встречи – это убраться от вас поскорее.
В поисках Ульрики Николас обошел половину усадьбы. Заглядывал в комнаты, один раз окликнул по имени, когда померещилась в темной библиотеке тень женщины на полу. Нет, оказалось пусто и здесь, тень-обманку отбросила высокая напольная ваза.
С досады министериал тихонько чертыхнулся на коварный сосуд. Да где же хозяйка дома? Спросил бы кого-нибудь из слуг, но те тоже пропали, Йегерсдорф будто вымер.
Услышав доносящийся издалека шум голосов, Николас пошел на этот звук. По коридору прямо, теперь направо, спуститься на три ступеньки… Что здесь? Кухня, судя по запахам. Голоса звучали громче, и уже можно было различить: говорит мужчина… двое мужчин. Им ответила женщина. Ульрика? Должно быть, она!
Ободренный, Николас открыл дверь и в самом деле увидел просторную кухню, добрую треть которой занимала большая печь, сложенная из дикого камня. Сразу в двух закопченных котлах что-то булькало, наполняя помещение вкусным духом. Пахло мясом, тушеными овощами и свежим хлебом – ужин, как видно, выйдет на славу! Кухарки, впрочем, министериал не приметил, как и кого бы то ни было из слуг. Обойдя массивный разделочный стол, он увидел приоткрытую заднюю дверь, ведущую, очевидно, на двор, и направился было к ней, но замер, когда снова заговорила женщина:
– Если я не вернусь, все вы будете свободны от ваших клятв. Свободны от всего, что обещали, и чему оставались верны эти годы.
– Госпожа… – негромкий, но сильный, чуть сипловатый мужской голос – явно чем-то недовольный, даже как будто сердитый.
– Не перебивай меня, Абу, – властно оборвала его Ульрика. – И не перечь мне. Если я не вернусь, каждый из вас волен делать то, что захочет. У меня нет наследников, а значит, поместье отойдет городу. Четвертую часть моих денег тоже получит город, другую четверть – храм Святого Варфоломея, но оставшиеся две четверти принадлежат вам. О том все прописано в бумагах… Тереза, ты знаешь, где их найти.
– Госпожа… прошу, госпожа… – Знакомый голос испанки дрожал, в нем звучала мольба. – Господом Богом и Пресвятой Девой Марией… Прошу, не покидайте нас!
– Или позвольте пойти с вами! – горячо добавил еще один мужчина; по тому, как странно он выговаривал слова, Николас понял, что произнес их Чен – тощий желтолицый конюх, привезенный баронессой из страны Хань. Люди за дверью заговорили все разом: мужские, женские голоса – такие разные, но взывающие об одном.
«Сколько их там? – удивился мысленно Николас и тут же сам себе уверенно ответил: – Должно быть, все. Каждая безмолвная тень этого дома».
– Замолчите! – воскликнула Ульрика, и нестройный хор голосов тут же стих. – Замолчите же! Мой бог, вы что же, не понимаете?! Вы, быть может, скоро освободитесь от меня, сможете жить той жизнью, что завещал вам Господь…
– Мою жизнь подарила мне госпожа, – снова заговорил Чен. – Как и каждому из нас. Почему же госпожа говорит, будто наши жизни принадлежат кому-то еще, кроме нее?
– Молчи! Молчи, глупец! О, боже! Все, что вы воображаете обо мне, – чушь! Не смейте даже думать, будто я лучше, чем я есть! Единственное, в чем меня не упрекнуть: я всегда была честна перед вами, поэтому все вы знаете, зачем мне нужны.
И вновь – дрожащий голосок Терезы:
– Вы милостью своей дали мне то, чего у меня уже не было. Не столь уж великая плата – делиться с госпожой тем, что я имею лишь благодаря ей. Останьтесь с нами. Зачем вы идете с этими людьми?
– Затем… – Голос Ульрики прервался, будто слова встали ей поперек горла. – У меня появилась надежда… измениться… стать другой.
Кто-то из людей за дверью охнул, и это был единственный ответ на слова баронессы.
– Я не могу не пойти, но и с собой никого не возьму, ибо вы – не воины. А потому делайте как говорю: заприте двери и ждите моего возвращения. Если я не вернусь в течение трех дней – берите бумаги и деньги, идите в город. Если придут люди в сутанах – не пускайте их, обороняйтесь. Если нападет чудовище… тогда бросайте все и бегите.
– Госпожа…
– Хватит споров, – решительно сказала Ульрика. – Утром мне предстоит дорога, и я еще хочу перед ней отдохнуть. Займитесь своими делами.
Послышался нестройный хор ответов: «Да, госпожа», – и миг спустя с тихим скрипом открылась дверь. Лишь сейчас Николас сообразил: он стоит посреди кухни и едва ли понимает, что ему следует делать дальше.
Вошла женщина – полнотелая, крупная в кости, с широким и открытым, но, как и у всех здешних слуг, необычно бледным лицом. Темные глаза уставились на незваного гостя с недоумением. Кто это? Должно быть, кухарка.
– Кажется, я заблудился, – министериал развел руками в виноватом жесте и улыбнулся настороженно молчащей женщине. – Этот дом столь велик…
Повернувшись, он поспешил прочь – тем же путем, каким попал сюда.
– Николас? – Оклик настиг его всего в шаге от выхода с кухни. – Что ты здесь делаешь?
– Ульрика, – он поклонился баронессе, постаравшись принять беззаботный вид. – Гулял по твоим владениям и немного заплутал.
– Что ж… случается, – сжав губы и будто не замечая его приветливости, не ответив ему даже намеком на улыбку, она быстро подошла и буквально вытолкнула молодого человека за дверь.
– Видишь ли, я искал тебя…
– Да неужто?
Они были уже в коридоре, но женщина продолжала теснить Николаса прочь от кухни.
– Фрау Ульрика, право слово… Проклятие, да что с тобой такое?!
Она наконец-то остановилась и обожгла его гневным взглядом.
– Что со мной?! Не я подслушивала под твоей дверью!
Николас вовремя проглотил резкое возражение, уже готовое сорваться с губ. Подумал вдруг, что, если сейчас попытается вывернуться, солжет, на том их разговор и прервется.
– Я… вовсе не хотел услышать то, что предназначалось не моим ушам, – произнес он неохотно.
– Но ведь услышал!
– Это вышло ненамеренно, и мне жаль, что я тебя рассердил.
– Рассердил? Пф!.. Зачем ты вообще оказался на кухне?
– Я искал тебя – это правда.
– Для чего?
– Хотел поговорить, – он смотрел ей прямо в глаза, и на миг ему помнилось странное: будто бы золотые искры промелькнули в зеленой глубине…
Дернув головой, Ульрика отвела взгляд, глубоко вздохнула.
– Прости, – Николас коснулся ее руки. – Я обошел весь Йегерсдорф, и мне никто не мог подсказать, где тебя найти.
– Да… пожалуй что никто. Долго ты там стоял?
– Достаточно, чтобы понять: твои люди преданы тебе всем сердцем. И думаю, что хорошо их понимаю.
– Вот как… Ты настолько же предан Ворону?
– Я предан ему, – согласился Николас. – Но сейчас речь не о бароне. Сейчас я готов сказать Ойгену фон Ройцу, что моя преданность отныне не только в его руках.
