Зачем нам какое-то солнце? И без него хорошо.
– Чёрт с ним, пусть будет, – великодушно решила Магда. – На пару часов. Для контраста. И деревьям для фотосинтеза. И бельё по-быстрому просушить. – И призналась: – Я бы не отказалась прогуляться тут при солнечном свете. Самой интересно, как моя версия города выглядит днём. Что здесь вообще есть кроме баров, летних кинотеатров и танцплощадок на речных берегах? Но пока ни разу не вышло. Днём мои желания реальности до одного места. Она меня любит исключительно по ночам.
– Да ладно тебе, – улыбнулась Людмила. – Любит, не любит, плюнет, поцелует. Просто ночь – твоё время. Ночью ты сильнее, чем днём.
– Это да, – согласилась Магда. – Я и готовить-то стараюсь только после заката. Днём простая яичница получается как подошва, зато ночью мне удаются даже самые заковыристые торты.
– Хренассе духотища какая! – сказал из темноты низкий мужской голос.
– Капец, – согласился второй голос, повыше, но хриплый и слегка растягивающий слова. – Капитан, это ты устроила? Или новенькая художница?
– Ну здрасьте! – почему-то возмутилась Джини. – Когда я вышла во двор, здесь всюду были сугробы. Как на открытке, классическое Рождество!
– Не серчайте, – сказал хриплый голос. – Это просто гипотеза. Жизнь и авторы детективных романов научили меня, что подозревать надо всех.
– Вы же совсем недавно сюда переехали, – подхватил другой. – Поэтому мы не знали, чего от вас ожидать. Но теперь понятно, по чьей милости мы обречены томиться до загустения, как сиропы на медленном неумолимом огне.
– Эй, давай без критики! – рассмеялась Магда. – Я, между прочим, помалкивала, когда в позапрошлом году кое-кто устроил нам тропический ливень. По случаю светлого праздника Рождества – ледяной.
– Это было очень красиво, – мечтательно сказал хриплый голос. – Рождественские гирлянды переливались в струях и отражались в мокрой земле. Не серчай, Капитан, сама знаешь, мы тогда не нарочно. Хотелось просто какой-нибудь небывалой зашибической красоты. А получилось, что получилось. Сами были не рады, что не удалось по-человечески во дворе посидеть.
Из темноты наконец вышли обладатели голосов, те самые вечно похмельные мужики, которых Джини встречала у Томы. Они были похожи, как братья, только один чуть повыше, а у другого волосы немного темней и длинней, от этого он выглядел взъерошенным, как рассерженный воробей.
– Вы же ещё не знакомы, – спохватилась Людмила. – Это наш Фортунатас.
Второго она никак не представила, как будто его вовсе не было. С чего вдруг такая дискриминация вымышленных друзей? – весело подумала Джини. Но вслух, конечно, не стала шутить. Чёрт их знает, может, им нравится верить, будто один из них – невидимка? Или Фортунатас друга без имени выдумал? Или просто тяжёлая тема, неприятно об этом с чужими вслух говорить?
Она разглядывала новых знакомых, как экспонаты кунсткамеры, каких-нибудь двухголовых летучих мышей. Осознавала, что это невежливо, но прекратить таращиться не могла. Натурально погибала от любопытства: кто из них настоящий? Интересно, а вымышленный в курсе, что он просто выдумка? Или всё-таки нет? Думает, он к Фортунатасу в гости приехал? И задержался, потому что тут хорошо?
– Мы и сами больше не знаем, кто из нас кто, – то ли прочитав её мысли, то ли просто догадавшись, почему она на них так уставилась, сказал один из друзей.
– Это как? – опешила Джини.
– Да просто не знаем, и всё.
– Мы так решили, – объяснил второй. – Договорились не знать, кто из нас Фортунатас, а кто его придуманный друг. И соседей попросили нам не рассказывать. Они-то с Фортунатасом с детства знакомы, могут нас отличить.
– Кстати я уже, пожалуй, и не смогу, – заметила Магда, выдав обоим по бокалу зелёной шипучки. – Различия вижу, но что они означают, не помню. Да и какая мне разница, с кем из вас я в школу ходила. С обоими! Два старых друга лучше одного.
– Ты золото, Капитан, – улыбнулся тот, что повыше. А второй выразительно качнул бокалом – дескать, за это и выпьем.
– Ну ничего себе, – вздохнула Джини. – На вашем месте я бы наверное выбрала точно знать, кто я такая. Или мне только так кажется? На вашем-то месте я никогда не была.
– То-то и оно, – согласился растрёпанный. – Не были. Скорей всего, вообще никто.
– Мы же на самом деле как бы один человек, – добавил высокий. – Фортунатас. Долбанутый, сцуко, поэт. Когда на него – на меня! – находило, и он начинал сочинять, чувствовал себя кем-то другим, незнакомцем, не похожим на того, кем привык быть. Очень себе таким нравился. И иногда мечтал: вот бы этот поэт был совсем отдельным от меня чуваком! С которым можно выпить, поговорить, выйти в город и найти на свои задницы приключения. И просто вместе кино посмотреть. А наш дом такое интересное место; сами уже наверное поняли. Здесь иногда сбываются некоторые мечты из разряда совсем невозможных. Правда, почему-то не все подряд. И обычно не совсем в таком виде, как нам представлялось. Не лучше, не хуже, а просто иначе; по крайней мере, все наши так говорят. Но моя – его, Фортунатаса, наша – мечта однажды сбылась. Выиграл, блин, в лотерею. Всё как заказывал. Получил, что хотел. Это оказалось даже круче, чем грезилось. И одновременно гораздо страшней. Но это как раз не беда. Подумаешь – страшно. Жизнь сама по себе довольно страшная штука. А такая прекрасная, как у нас она далеко не всегда.
Надо запомнить, – подумала Джини. – Заранее представляю, как часто мне придётся это себе повторять.
– Пока мы знали, кто из нас кто, – сказал растрёпанный вариант Фортунатаса, – нам всё время было здорово не по себе. Один боялся сгинуть, снова раствориться в небытии. А второй – что не справится, отвлечётся, да просто как-то не так, не туда однажды утром проснётся, и лучший на свете друг исчезнет по его вине. Бухали мы тогда – страшное дело. Чтобы хоть ненадолго расслабиться и забыть, как обстоят наши дела. Но не забывали, конечно. От знания, кто ты такой хрен избавишься. Просто пьяным быть недостаточно, для этого надо сойти с ума. А у нас обоих психика крепкая, не повезло. Но оказалось, что можно договориться и больше не помнить. Великое дело – правильно составленный договор!
Джини хотела спросить, с кем именно они договаривались. Друг с другом? С домом? С подземными духами? Или с надземными, кто этих духов знает, где они на самом деле живут. В каких инстанциях такие вопросы вообще разруливают? Куда, если что, бежать? Но не решилась. Даже не потому, что боялась показаться бестактной, просто была не особо уверена, что готова услышать ответ.
– Вы только нас теперь не начните бояться, –
