залился краской. Хорошо, что солнце уже клонилось на покой, а прибрежная кромка заросла стеной камыша – может, как-то проскользнуть удастся? А женщина, будто прочитав его мыслишки, холодно отвернулась. Артём чуток помялся, но она глянула на него так, что он махом выскочил из воды и, прикрываясь, как последний лошпед, нашарил в траве труселя, запутался, чуть не упал, чертыхаясь, кое-как влез в липнущие к мокрому телу джинсы.
– Да бросай ты чертыхаться-то, говорят тебе – нет тут таких, одна я! – зло одёрнула его бабуся. Она по-прежнему стояла по грудь в воде. К своему ужасу, Тёма сообразил, что она тоже совершенно голая! «Ох, только бы… она… не…»
– Да не выйду я, не бойся! – рассмеялась женщина. Тёма чуть не сгорел в прохладных сумерках, едва не рассыпался горячим прахом от стыда.
– Да я… не… ну, не это… вы не подумайте! – залепетал он, пряча глаза.
– Эй, голову подыми! – прикрикнула женщина. – Да слушай! Времени у меня на тебя нету, и у деда твоего маловато оного осталось!
Тёму от этих слов бросило из жара в холод. Он поднял голову и растерянно заморгал.
– Ты ведь этого старого олуха внук, того, чьи козы по бережку пасутся, так?
– Д-да, – выдавил Тёма. Водяная сырость вдруг стала ужасно неприятна, за шиворот пробирался страх. «Бежать надо, вот что!» – подумал он, но не шелохнулся. А женщина продолжала:
– Как тя звать, рыбий хвостик?
– Тё…Тёма, Артём!
– Ну вот и славно! – оживилась вдруг бабка. – Тёма-тетёма, молодец ты, Тёма, имя назвал, теперь не ослушаешься!
Она выпростала руку из воды и повелительно протянула её в сторону пацана. Тот дёрнулся было, но понял, что сама бабка осталась стоять, где стояла, выпрыгивать из воды и хватать его за горло она не собирается!
– Пойди, Тёма, к своему деду да принеси мне его сапоги!
– А это… – проскрипел Тёма, сам не понимая, что собирается сказать. – А вам зачем? – пискнул он и осёкся. Как его рот сам по себе это выдал?
– Не твоё дело, щучье отродье! – повысила голос бабка. – Делай что сказано! Да смотри, ночью сюда не являйся, не вашего роду это время, и деду ничего не говори! Хоть одно слово, и я до тебя доберусь, поплатишься за дедуленьку, как сестра твоя!
Артём остолбенел. Всё, что он знал про свою старшую сестру – что она в возрасте трёх лет опрокинула на себя кастрюлю кипящей воды, летом, когда отключали центральное отопление. Мама как раз собиралась ребёнка помыть в этой самой воде. Спасти Марианну не удалось. Тёма видел её только на фотографиях, самая яркая из которых была прибита к могильной плите…
– А вы… откуда… знаете… – чуть слышно прошептал он, пугая самого себя до онемения.
– А ты у дедушки своего любимого спроси! Так и скажи, мол, что же ты, дед, баб-то обижаешь? Да нет, шучу я! – вдруг переменила гневный тон старуха на простой и почти ласковый. Улыбка сморщила её породистое лицо, она заговорщицки подмигнула: – Ничего ему не говори, ага? А завтра с утреца тащи мне сапоги! Тут вот ждать тебя буду, разбойник ты эдакий!
И она тепло рассмеялась. Но почему-то от смеха этого Тёму продрало морозом вдоль позвоночника. А он-то думал уже, что и правда бояться нечего.
– Ну а теперь беги давай, дед тебя заждался, небось!
– Ага! – выдохнул Тёма и, кивнув как китайский болван, развернулся и понёсся прочь, прочь! Показалось ли ему, что когда он обернулся на бегу, бабка нырнула, а над водой мелькнул здоровенный рыбий хвост?..
Дед курил на крыльце, козы крутились рядышком – ловили кольца дыма, шутливо бодались друг с другом.
– Ну чего ты так долго-то, я уж чуть искать тебя не пошёл! – ухмыльнулся дед в роскошные усы. Мокрый и вздрюченный Тёма ловил ртом воздух и бестолково махал руками, пытаясь что-то сказать и сам себе мешая. Взгляд зацепился за босые ноги деда.
– Дед, а чё ты без сапог-то? – выпалил Тёма, как дурак.
– Ну здрасти и тебе, Артемий! – важно кивнул дед и, не удержавшись, рассмеялся густым, душевным смехом. Тёма вдохнул пряный, едкий аромат табака и рассмеялся в ответ. Дед встал и протянул руки, Артём с радостью прижался к нему, тёплому, пахнущему потом, табаком, козьим молоком, душистыми травами и пылью. Тёма снова был маленьким. Он был дома!
В прохладной летней полутьме беспокойной и живой ночи Тёма всё таращил глаза и никак не мог уснуть. То комар прицепится. То сова в саду заорёт. Мальчишкой Тёма ужасно боялся сов и всё никак не мог понять – чего они ищут у деда в саду? Чего им тут всем надо?
– Мыши, – коротко объяснял дед и глядел так, что ясно было – не приставай с ерундой, деду некогда!
– Мыши, – повторил шёпотом Тема и повернулся на бок. Одеяло давило, под ним было жарко, а сбросишь – холодно. Поискать покрывалко какое? Деда тревожить жалко… но блин, так всю ночь промаешься! Парень наконец решился. Осторожно, стараясь не шуметь, выпростался из постели и двинулся к комоду у окна. Здесь он мог передвигаться не то что с закрытыми глазами, а даже и без сознания, с лабораторной точностью вдел бы нитку в иголку! Тема уже потянулся открыть старенький, обшарпанный комод, как за окном мелькнула чья-то тень. В окно на Тёму глядело белое как смерть лицо! Артемий замер. Медленно, медленно, как под водой, он поднял глаза. Фух! Пусто. Только что это за пятно? Парень бесшумно приблизился и всмотрелся. На стекле чётко проступали следы грязи. Расплывчатые линии, будто ребёнок нарисовал… сапог. Тёма сьёжился и сунул палец в рот, чтоб не заорать. А он уж обольстился, что бабка ему приснилась, когда он задремал на воде, разморился на солнце! Ну а если и была бабка – так какая-то дачница сумасшедшая. В любом случае ерунда, нечего тут и париться! Но блин, а это тогда что?! Он укусил себя за палец в надежде проснуться от боли. Но ничего не изменилось. Вот комод. Вот босые ноги на тёмном полу. Вот занавески приоткрытые. А вот и знак, послание для него, Тёмы: не забудь, мол, я жду, обещал, уговор у нас!
– Дед, – позвал Тёма дрожащим, еле слышным голосочком. Дед в ответ только всхрапнул.
– Деда! – позвал Тёма снова и едва удержался, чтобы не влезть под одеяло, под родной, самый надёжный в мире бок! Хотелось плакать, ноги дрожали от ужаса и беспомощности. «Не реви, Лучок, чё как махонький?» – говорил ему дед, когда ребятёнком Артёмка расшибал коленки или козы отбирали кусок
