я.
— Запиши мой домашний! — Колька так и сказал «мой». Я хмыкнул, вытащил из сумки ручку, какую-то газету.
— Диктуй!
— 5−13–33! — сообщил парнишка. — Воронцов Николай, 17-я школа. Ну, пока!
Он махнул рукой и вприпрыжку убежал по коридору. Я даже попрощаться с ним не успел.
До дома мы добирались больше часа. Сначала минут двадцать стояли на остановке, ждали автобуса. Потом тридцать минут тряслись в набитом пассажирами «Икарусе». Чудо венгерского автопрома дымил, как паровоз. Несмотря на настежь открытые форточки и потолочные люки, в салоне стояла невыносимая духота. А во время езды по городу в салон еще и проникали выхлопные газы от вонючей солярки.
Нам с maman повезло — мы садились на конечной, поэтому хоть и не успели сесть, но заняли «козырные места» — на задней площадке возле форточки.
Основная часть пассажиров автобуса ехала до конечной, как и мы. Другой транспорт, кроме «пятёрки», на окраину города не ходил.
Наш поселок построили на окраине города в начале 50-х годов для работников химического завода — предприятия, растянувшегося вдоль трассы на несколько километров.
Первые построенные дома были шлакоблочными, двухэтажными и двухподъездными. Потом для ИТР (инженерно-технических работников) возвели в ряд шесть трехэтажных домов из красного кирпича по «сталинскому проекту». Позднее — с десяток четырехподъездных «хрущевок», потом несколько домов с комнатами «гостиничного типа» и пять общежитий. Одновременно с первыми домами выстроили школу и детсад, чуть позже еще один детсад, клуб и стадион. И тоже оба назвали «Химиками», добавив, впрочем, к названию стадиона слово «Советский».
Вот и получились — поселок «Химик», клуб «Химик» и стадион «Советский химик».
Сам химический завод возводили долго. Уже и поселок обжили, магазины открыли, а предприятие всё строили и строили. Между тем рядом выросли другие предприятия, но уже более мелкие — деревообрабатывающий комбинат, асфальтобетонный завод, автобаза.
По пути домой мы зашли в продовольственный «красный магазин», получивший прозвание по цвету — он был возведен вместе со «сталинками» из красного кирпича. Maman взяла тортик — попить чаю, отметить выписку.
А вот когда домой пришли, меня ждал еще один неприятный сюрприз. Квартира у нас однокомнатная, хоть и «сталинка». Обстановка стандартная, как у большинства — «югославская стенка» во всю стену, софа напротив телевизора. Да еще мебельный трехстворчатый шкаф, отгораживающий закуток комнаты, где стоял мой диванчик.
Я переодеваться при maman не стеснялся. Она же либо уходила либо на кухню, либо выгоняла меня туда.
Пока maman мыла руки, ставила чайник, я попытался переодеться. И обнаружил, что вся одежда стала мне маловата: футболки и майки стали в обтяжку, включая широкие спортивные трико, в которых я ходил и на физкультуру в школе. Брюки дома да еще, и когда за окном солнце пекло, я благоразумно одевать не стал.
— М-да, сынок, — озадаченно заметила maman, глядя на меня, — ты подрос. Сильно подрос…
Я подошел к косяку межкомнатной двери, на котором сначала родители, потом и я черточками отмечал свой рост, прислонился затылком. Maman улыбнулась, взяла карандаш, черканула над самой макушкой. Потом вытащила швейную рулетку. В два захода приставили ленту к косяку.
— 184 сантиметра! — хмыкнула maman и поинтересовалась, ткнув в предыдущую черту в 176 сантиметров. — Когда последний раз рост измерял?
— После нового года, — ответил я.
— Восемь сантиметров за пять месяцев? Акселерат!
Я пожал плечами:
— Расту, мам.
Maman недоверчиво пожала плечами:
— Что-то ты быстро слишком растешь! Тебя в больнице, что, дрожжами кормили?
Я засмеялся:
— Ага, дрожжами. Чуть с голодухи не помер!
Maman тоже засмеялась, а потом сказала:
— Шутки шутками, а завтра придется нам с тобой по магазинам идти, одежду тебе покупать. Ведь всё, абсолютно всё мало стало! Ни брюк, ни белья нет.
Она вздохнула, потом добавила:
— Отец твой заходил, узнал, что ты в больницу попал, сто рублей тебе на гостинцы выделил. Вот и потратим их.
Она взяла из шкафа халат и ушла на кухню. А я продолжил изучение своего гардероба. Да, то, что я вырос за время болезни, это было видно невооруженным глазом. Мало того вырос! У меня мышцы выросли! Я согнул руку. Рукав футболки внатяжку обтянул бицепс. Того и гляди, порвётся по шву! А когда я попытался натянуть трико, ткань угрожающе затрещала в бедрах.
Позже, в ванной я внимательно осмотрел себя в зеркале. На голове ёжик волос ярко соломенного цвета, шрамов уже практически не видно. Но раньше-то у меня были черные волосы! Черные да еще слегка кучерявые, что иногда было поводом для шуток среди одноклассников! Да и глаза, раньше светло-голубые, приобрели неправдоподобно зеленоватый цвет.
Фигура тоже была моя и не моя одновременно. Не скажу, что я был задохликом, но сейчас… Плечи ощутимо стали шире, округлились дельтовидные мышцы. Грудные мышцы выросли, словно у какого-нибудь спортсмена-гребца. Про бицепсы-бедра я уже говорил — руки-ноги стали даже на взгляд мощнее. Кисти рук лопатами, конечно, не стали, но кулачок уже не был совсем не «балалаечным». Мелькнула дурацкая мысль, может, не моё это тело, чужое? Но вот маленький знакомый шрамик на подушечке большого пальца — это я в деревне ходил на рыбалку и порезался осокой. И вот этот шрам у основания большого пальца — результат моего неудачного открывания консервной банки перочинным ножом в походе — тоже на месте.
— Иди чай пить! — позвала меня maman с кухни. — Чайник вскипел.
Maman заварила дефицитный индийский крупнолистовой черный чай. Где она его только ухитрилась найти?
Пока я умывался, она успела даже тортик порезать.
— Антош, может, ты поесть хочешь? — вдруг спросила она. — А то я со своим чаем, а?
— Не, мам, — ответил я. — Я вообще бы отдохнул сейчас. Полежал бы на нормальной кровати. А то на каталке весь хребет отлежал напрочь!
Maman быстро вытерла слезу, улыбнулась.
— Я так рада, что всё так благополучно кончилось, — всхлипнула она. — Что ты выздоровел…
Она порывисто обняла меня. А я отметил, что мама-то на целую голову ниже меня ростом, оказывается. Сели за стол. Maman достала бутылку красного вина, налила себе в чашку. Мне же налила чаю, придвинула тарелку с внушительным куском торта.
— Ну, за здоровье! — она мелкими глоточками опростала чашку, тут же сполоснула ее в раковине, благо далеко ходить не надо, кухонька маленькая, и в нее же налила чай.
— Как же я перепугалась, перенервничала… — она уселась напротив меня.
— Ма,
