Сокровище Флорении - Ирина Александровна Тимофеенко-Бахтина

Солнце стояло высоко, за окном весело щебетали птицы, в отдалении шумела магистраль. В окно сквозь густые ветви разросшихся деревьев слабо проникали пугливые лучи.

Дом на окраине города люди покинули давно. Брошенная мебель осталась на своих местах. На стенах висели пыльные картины с едва различимыми натюрмортами.

Старинное зеркало в ржавых пятнах-язвах частично отражало запустение и грустило о былых счастливых днях. В зеркале отражалась одинокая женщина, застывшая на краешке дивана, словно кукла, которую усадили и заставили ждать, когда придет хозяйка.

Женщина вздрагивала при малейшем шорохе, время от времени поглаживала иссиня-черные волосы, затянутые в гульку, поправляла очки в роговой оправе, стекла которых не скрывали блеск необычных ярко-зеленых глаз. Время от времени она перебирала пальцами край мешковатого пиджака и смотрела в одну точку: на небольшую фотографию под стеклом, висевшую на противоположной стене.

По стеклу, словно морщинки, разбежались многочисленные трещины.

Сквозь трещины с фотографии улыбались счастливые молодые мужчина и женщина. Они обнимали маленькую светловолосую девочку с пышными бантами.

В гнетущей тишине комнаты послышалось легкое потрескивание, и женщина встрепенулась.

В центре комнаты появилось легкое свечение, которое быстро превратилось в арку пространственного коридора. Оттуда в комнату шагнул высокий молодой мужчина в строгом костюме. Вместо галстука на его шее был повязан черный платок с мудреным узлом.

Тонкие ноздри мужчины затрепетали, и он чихнул в кулак, посмотрел по сторонам. Увидев на стенах покрытые пылью картины и старую мебель, он брезгливо скривился.

Арка портала начала затухать. На указательном пальце мужчины в массивном перстне блеснул белый камень в виде кувшинки.

Женщина поднялась, подалась навстречу мужчине.

Браслет на запястье женщины в виде стебля и цветка водяной лилии вспыхнул, заискрился, и тонкая светящаяся ниточка потянулась к кувшинке. Камень в перстне загорелся слабым свечением, и из цветка навстречу осторожно выполз бледный росток. Воздух задрожал между ними.

Кивнув вместо приветствия, мужчина спросил:

– К чему такая срочность? Хорошие новости? – Он сощурил глаза, с раздражением накрыл свободной ладонью перстень. Украшение потухло.

Женщина опустила голову и тихо произнесла:

– Да. Хорошие. Я нашла ее.

Хищная улыбка расцвела на лице мужчины.

– Прекрасно. И где?

– В городском приюте… она живет в нем последний год.

– Наконец-то. – Он посмотрел в мутное зеркало и поправил шейный платок. Нервно прошел по комнате и остановился у фотографии. Едва скользнул взглядом по ней, отвернулся.

– Да. И что мне делать теперь? – Она заглянула в его черные глаза.

– Не упустить, как в прошлый раз. Обыскать бы девчонку. Не пыталась?

– Как вы себе это представляете? Меня и близко не подпустят к комнатам, где живут дети. – Женщина снова присела на край дивана, сцепила руки в замок. – А моя магия в этом мире не действует.

– Тогда нужно забрать ее из приюта. – Он снова взглянул на фотографию.

– Я так и думала, усыновление… то есть удочерить, – заволновалась она. – Я уже подготовила легенду… и да, уже собрала необходимые документы… А как же Врата? До открытия еще целый месяц!

– Протащим девчонку через портал. Конечно, она еще молода… И риски велики… – Он обратил внимание на взволнованную собеседницу. – Ну хорошо, хорошо. Покатаешь ее. Через месяц. – Поправил снова шейный платок и, щелкнув каблуками туфель, угрожающе шагнул к ней. – И не оплошай в этот раз, иначе…

– Я постараюсь! – Женщина поднялась, сделала шаг навстречу и протянула руку для прощания.

Он сделал вид, что не заметил и отвернулся. Начертил перстнем в воздухе полукруг и, не дождавшись, когда свет разгорится ярче, шагнул в арку перехода. Женщина осталась в комнате одна. Она с грустью посмотрела на фотографию.

– Ну что ж, месяц так месяц.

***

Поздним утром Эвелин прогуливалась по игровой площадке во дворе детского приюта. Приют находился в старинном здании с позеленевшей черепичной крышей, глубокими арочными окнами, толстыми каменными стенами, обвитыми мягким плющом. Площадку отгораживал от внешнего мира высокий металлический штакетник и кованая калитка с врезным замком. Ключ от входа всегда хранился у дежурного воспитателя. Чтобы попасть во двор, посетители нажимали на кнопку входного звонка, и по территории раздавалась требовательная визгливая трель. К зданию вела прямая дорожка выложенная квадратной плиткой, сквозь которую пробивалась трава, а по краям торчали стрелки крокусов.

Слева от дорожки выстроились в ряд лавочки. На одной из них сидели воспитательницы да покрикивали на малышей, норовивших залезть на высокую горку и скатиться вниз. На радужной карусели катались две девчушки лет пяти, а еще два мальчонки трехлетки копошились в открытой песочнице. Справа перекинулся мостик через воображаемую реку к бревенчатой избушке Бабы-Яги.

Ухоженные клумбы с кустами роз радовали взгляд у входа в здание приюта.

Любимое место Эвелин находилось в дальнем углу дворика. За разросшимся шиповником спрятались металлические паровозик и вагончик. Куст загородил проход, и каждый раз Эвелин приходилось продираться сквозь колючие ветки. Они кололи пальцы, царапали руки, цеплялись и рвали одежду, но она все равно пробиралась сквозь них, усаживалась на скамью в вагончике и фантазировала, что путешествует. В мечтах она побывала во многих городах этого и придуманного сказочного мира, но странствия всегда заканчивались неизменным: ее вагончик каждый раз останавливался у ворот родного дома, где ее встречали родители.

Три года назад Эвелин жила с мамой, папой и няней на окраине города в домике посреди огромного, как ей тогда казалось, сада. В нем было разбито много цветочных клумб. Эвелин любила гулять между ними. Она знала каждый цветок “в лицо” и представляла себе, что разговаривает с ними. Именно там ей впервые показалось, что она слышит голоса цветов. Это открытие так поразило, что она тут же побежала и рассказала маме. Мама с тревогой посмотрела на нее, потом на папу и сказала:

– Ах, какая же ты фантазерка, Эвелин! Не придумывай ерунду!

Во время следующей прогулки Эвелин услышала, как две розы спорили, чей аромат сильнее. Но уже никому ничего не сказала.

“Если не верят, то и не надо, а я все равно слышу”, – решила тогда она.

За годы, проведенные в детском приюте, Эвелин изменилась. В неполные двенадцать лет она была высокой и худой, с острыми, как бритва приютского сторожа, коленками. Вместо роскошных белоснежных локонов, украшенных пышными бантами и блестящими заколками, торчали короткие иголки светлых волос.

Из веселой и дружелюбной она превратилась в замкнутую и молчаливую. Лишь глаза по-прежнему сияли непокорным фиалковым блеском.

Последние десять дней ее с головы