Фантастика. Рассказы книга 1 - Александр Тимофеевич Филичкин

Окончание фантастического рассказа «Индуктор».

Смотри книгу «Рассказы, изданные на бумаге. Фантастика»

Раздавленный услышанной новостью, я повернулся и, не различая дороги, побрёл незнамо куда. Я бесцельно шатался по городу очень много часов. Наконец, ощутил, что валюсь с ног от усталости.

Ближе к раннему вечеру, я смирился с ужасной утратой, и уныло потопал домой. Переходя автотрассу, я едва сам не попал под внушительный джип, несущийся с удивительной скоростью.

В самый последний момент я отпрыгнул на тротуар и проводил рассеянным взглядом «чёрный гроб на колёсах». За рулем дорогущей машины сидел мордатый бритоголовый бандюк, из новых хозяев России.

Не помня себя от расстройства, я «на автомате» добрался до своей пятиэтажной «хрушёвки», вошёл в квартиру и поплёлся на кухню. К моему облегчению жены дома не было. Так что, мне никто не мешал помянуть не состоявшегося молодого соавтора.

Достав из настенного шкафчика бутылку «столичной», я плеснул себе полстакана сорокоградусной водки, влил в горло горький напиток и закусил ломтём колбасы, отрезанным от батона, который лежал в холодильнике. Чуть прожевав приличный кусок, я его проглотил, и с мрачной решимостью повторил процедуру.

К моему сожалению, принятый внутрь алкоголь не принес облегчения. В глубинах души стало значительно пакостней. Одолели мрачные мысли о моей невезучести. В кои-то веки, появилась возможность написать, что-то стоящее. Создать приличную вещь, что не забудут, едва дочитав до конца. Выдать роман, который издательство выпустит несколько раз, а очень возможно, киношники перенесут текст на экран. И вот, когда я в своих мыслях уже начал творить очередную «нетленку», все неожиданно рухнуло. Индуктор погиб!

Убрав колбасу и бутылку на прежнее место, я заплетавшимся шагом прошёл в свою «рабочую» комнату. Попав в «кабинет», я шагнул к небольшому дивану и ничком упал на него. Мой измученный разум стал погружаться в глубины тяжёлого сна. В тот же момент, я услышал, что в наружной двери поворачивается металлический ключ. Я поднялся на ноги и потащился в прихожую.

Когда я добрался туда, жена уже захлопнула дверь и поставила на пол сумку, набитую всякой едой. Лера устало сидела на пуфике и снимала с ног босоножки. Она посмотрела на расстроенную физиономию мужа, потянула воздух чувствительным носом и строго спросила: — Чего ты сегодня смурной?

Не отвечая, я поднял с пола объёмный баул и понёс его в кухню. Водрузив поклажу на стул, я стал выгружать все продукты. Жена отправилась в спальню, переоделась в розовое домашнее платье и присоединилась ко мне.

Несмотря на пары алкоголя, витавшие в тесном пространстве, Лера решила, не выяснять причину загула супруга. Она шагнула к столу и начала мне помогать. То есть, молча брала со столешницы пакеты с едой и складывала их в холодильник.

Тут я не выдержал. Меня словно прорвало, и я постарался всё объяснить: — В понедельник я напечатал столько листов, сколько никогда не написал в течение дня. Когда я закончил и посмотрел на часы и нумерацию «Ворда», то своим глазам не поверил. За шесть часов я настрочил восемнадцать страниц. И текст был куда интересней и динамичней чем раньше.

Невольно напрягшись, я вспомнил то состояние, в котором тогда пребывал. Я осознал свои ощущения и неожиданно понял, что имел в виду Маяковский, когда говорил: — «рука потянулась к перу, перо устремилось к бумаге».

В течение дня, мысли выстраивались в моей голове, словно вагоны в хорошо сформированном поезде. Слова лились на бумагу бурным потоком, как вода из открытого крана. Я едва успевал переносить на бумагу тот текст, что возникал в голове.

Во вторник стало чуть хуже. Я написал всего лишь пятнадцать страниц. И всё равно это было волшебное ощущение всевластия над словом. В среду, я уже начал слегка тормозить. Однако, учитывая мою обычную норму, я написал очень много. К концу дня у меня было готово двенадцать страниц. В четверг, всё как отрезало. Весь день я вымучивал каждую строчку, как будто впервые сел за компьютер.

Так я весь день и лепил слово к слову, и старался создать предложения, которые подходили друг к другу. Из фраз я собирал скромный абзац, чтобы с новой строки начать ту же борьбу с неподатливым текстом. За восемь часов такого труда я накропал лишь четыре страницы и, к концу рабочего дня, ощущал себя выжатым, словно лимон.

— По-моему ты всегда так писал. Три-четыре страницы, самое многое — пять. — удивилась жена: — Чем ты сейчас не доволен, в чём, собственно, дело?

— В том, что я, наконец, осознал, что же такое радость писательства. Это когда сочиняешь легко и свободно, словно кто-то висит у тебя за спиной и диктует на ухо интереснейший текст.

— Ты имеешь в виду музу с арфой в руках? — бросила Лера с сарказмом.

— Может и с арфой. Некогда было тогда глянуть назад. — буркнул я раздражаясь: — В последнее время, я в самом деле писал понемногу, но это было не так тяжёло, как лет десять назад. Сейчас я вернулся к тому, с чего начинал. Это так трудно, словно ты шпалы ворочаешь.

— Ты же сам вспоминал Маяковского, — задумчиво сказала жена: — а он что-то там говорил про тонны словесной руды, которые нужно ему извести, чтобы найти нужное слово. Чем же ты лучше большого поэта? Пять страниц в день, умножить на триста рабочих дней года, получается полторы тысячи штук. Это два, а то и три полновесных романа. Все они сразу уходят в печать. Чего ещё тебе нужно?

— Но другие же пишут по роману за месяц. — возмущенно выкрикнул я.

— Так, что же им не писать, когда муза висит за плечом и диктует им в ухо. А ты все свои книги сам сочиняешь! Своим трудом создаешь, как, например, Маяковский.

— Поэтому их так неохотно печатают, а потом, очень плохо раскупают читатели, — вымолвил я, с сожаленьем: — Нет в них той лёгкости, которую в тексты вдыхает приличная муза.

— Ну, один раз она к тебе приходила, придет ещё множество раз. — успокоила мужа супруга.

— Не придёт! — с горечью выдавил я.

— Почему?

— Она недавно погибла! — я описал Лере мою встречу в парке и пересказал наш разговор с пацаном. Жена, молча, внимала рассказу и продолжала заниматься другими делами. Выслушав повествование мужа, она строго спросила: — Ты совершенно уверен, что всё дело в умершем мальчике?

— Уверен! — сказал я обречённо и сообщил,