Марк Ходдер - Экспедиция в Лунные Горы

— На твоем месте я бы не жаловался. Наоборот, скинешь фунт или два.

— Если ты не против, с меня довольно! Ты прекрасно знаешь, что вся моя округлость — набивка.

— Ну, если ты так говоришь... А кем оделась уважаемая миссис Траунс?

— Матушкой Хаббард. Надо сказать, что ей почти не потребовалось переодеваться. Она рвется поболтать с миссис Энджелл, но из-за всех этих фантастических костюмов никак не может найти эту дорогую даму. Так где же она, и во что одета?

— Она оделась почтенной королевой Боудиккой[3], и сейчас, по-моему, выполняет работу твоей жены.

— Что ты имеешь в виду?

— Пошла бросить кость собаке.

— Э?

— Она спустилась на кухню за лакомым кусочком для Фиджета, хотя, как я подозреваю, на самом деле хотела сбежать от всех этих лордов и леди. Она чувствует себя не в своей тарелке, но я настоял на ее приходе. Она заслужила право хоть немного понаслаждаться жизнью после всего того, через что я провел ее за последнее время.

— И ты взял с собой чертова бассета?

— Она сделала его частью своего костюма — запрягла его в игрушечную военную колесницу, которую он везет за ней. Кстати он в высшей степени недоволен этим.

В это мгновение над общим гамом поднялся пронзительный вопль.

— Не извинишь ли ты меня? — сказал Бёртон. — Похоже, Алджи разбушевался, надо его придержать.

Он быстрым шагом пошел к эркеру. Едва он подошел к собравшейся там группе, как официант сунул ему в руку бокал с портвейном. Бёртон рассеянно поставил его на столик и повернулся к Суинбёрну, который, как сумасшедший размахивая руками, прыгал на месте вверх и вниз.

— Я трезв как стеклышко! — яростно орал поэт. — Что за несчастье! Я стал невосприимчив к алкоголю!

— Быть может из-за слишком тесного знакомства? — предположил Корнуэлл Льюис.

— Чушь! Да, согласен, мы часто встречаемся, но знакомство у нас шапочное.

В это время к ним присоединился доктор Джеймс Хант, член Клуба каннибалов. Услышав последние слова поэта, он засмеялся и объявил: — Ха, Алджи! Я скорее думаю о намного более интимных отношениях. Ты и алкоголь практически поженились!

— Вздор и чепуха! — возразил Суинбёрн. — Бессмыслица, болтовня, абсурд и трескучие фразы.

— Я бы вас арестовал, — тихо сказал кто-то рядом с Бёртоном.

Исследователь повернулся и обнаружил, что смотрит в лицо Ричарду Майену, узколицему главному комиссару Скотланд-Ярда.

— Потому что из-за меня у вас забрали четырех человек? — спросил он, подняв бровь.

— Да, — ответил Майен, неодобрительна глядя на истерику Суинбёрна. — Траунс и Честон — одни из моих лучших детективов, Кришнамёрти командует моим Летающим взводом, а констебль Бхатти скоро должен получить повышение. Откровенно говоря, я не могу позволить им целый год шляться по Черному континенту. Но что делать? Мне остается только заключить, что вы вступили в союз с лигой лондонских бандитов. Я прав, сэр Ричард? Вы убираете моих людей с дороги перед каким-то подлым заговором? Возможно вы собираетесь скормить их львам и тиграм перед тем, как взорвать Тауэр и украсть драгоценности короны?

Бёртон улыбнулся.

— Смешно, но я только что говорил о Тауэре. Но нет, и в Африке, сэр, нет тигров. Неужели лорд Пальмерстон ничего не объяснил вам?

— Ничего, кроме смутной чепухи о государственной безопасности.

— Так оно и есть.

— Зато он в самых ясных словах приказал мне обеспечить вас всем, что вы пожелаете. Я так и сделаю, конечно.

— Спасибо. Я прошу только продолжительный отпуск для моих людей, а также помощь их семьям.

— Об этом не беспокойтесь. — Комиссар глотнул вина и вздохнул. — Постарайтесь вернуть их мне живыми и невредимыми.

— Сделаю все, что в моих силах.

Они обменялись рукопожатием и Майен ушел. Бёртон протянул руку к бокалу и с удивлением обнаружил, что он пуст. Поджав губы, исследователь посмотрел на своего помощника, который все еще стучал ногами и на чем свет стоит ругал собственную трезвость. Значит, либо Суинбёрн опять напился до чертиков, либо стал жертвой чьей-то злой шутки. Потом он заметил за спиной маленького поэта Мрачного Жнеца и быстро узнал Тома Бендиша — и это объяснило все, потому что тот, антрополог и атеист, обожал издеваться над Суинбёрном — но все-таки холодная игла кольнула его в позвоночник.

— Ричард! — крикнул Суинбёрн. — Ты видел меня мертвецки пьяным больше, чем кто-нибудь другой. Сейчас я выгляжу пьяным, по-твоему?

— Алджи, ты единственный из всех людей на свете, по которым не видно разницы, — ответил Бёртон.

Поэт даже вскрикнул от отчаяния и позвал официанта.

Время шло, новогодний вечер продолжался, королевский агент переходил от группы к группе, с одними болтал, с другими спорил, и мало с кем шутил.

В четверть двенадцатого, заново наложив грим, опять появился Монктон Мильнс и согнал всех своих гостей в музыкальную гостиную, где, к удивлению Бёртона, Флоренс Найтингейл продемонстрировала неожиданное умение играть на пианино, аккомпанируя сестре Рагхавендре, чей голос произвел на присутствующих большое впечатление. Он развлекали гостей до тех пор, пока старинные часы не начали бить полночь. Тут все замолчали, и, дождавшись последнего удара, взялись за руки, Найтингейл начала хоровод, а сестра Рагхавендра запела:

Гости счастливо подхватили припев:

— Побольше кружки приготовь, — разливалась юная певица. — И доверху налей...

— Бог мой! — крикнул кто-то.

— Мы пьем за старую любовь, За дружбу прежних дней.

— О, милосердный боже! — раздался отчаянный голос.

Бёртон оглядел комнату, пока толпа ревела припев:

За дружбу старую - До дна!

За счастье прежних дней!

С тобой мы выпьем...

Песня прекратилась и музыка замолчала, когда женский голос истошно завопил:

— Пожалуйста, Мария, матерь божья, спаси меня!

Исследователь отпустил руки соседей, оттолкнул людей в сторону и бросился к камину. Несколько мужчин стояли у лежащей ничком фигуры. Бендиш! С него сняли маску-череп, и стало видно искаженное жуткой болью лицо, широко раскрытые остекленевшие глаза, изогнувшийся в гримасе ужаса рот. Четверо мужчин с трудом удерживали содрогавшееся в конвульсиях тело. Он корчился и дергался, позвоночник выгнулся, пятки барабанили по полу.