Министр внутренних дел, сидевший в кресле с видом дремлющего филина, неопределенно покрутил пальцами:
– Необходима осторожность.
– Именно, – сказал президент.
– Следует хладнокровно взвесить, – сказал Воннел, еще более удаляясь от необходимости решать.
– И учесть последствия, – добавил президент.
– А также реакцию сената и общественного мнения, – поддакнул Воннел.
– Вопрос следует рассматривать не только с юридической стороны…
– С моральной, разумеется, тоже, – вставил Воннел.
– Совершенно согласен. Ничего нельзя упускать из виду.
– Разрешу себе высказать такую мысль, – храбро начал министр, и президент с интересом посмотрел на него. – Неотвратимость справедливости содержится в самом движении справедливости!
Президент перевел свой взгляд на Гарда и полувопросительно произнес:
– Неплохо сказано, а? Как раз для этого случая.
Гард не пошевелил ни единым мускулом.
– Весьма рад, что вы поддерживаете мою точку зрения, господин президент, – сказал Воннел.
– Так какое будет решение? – спросил Гард, возвращая государственных деятелей к действительности.
Они задумались.
– Решение должно быть безупречным, – сказал наконец Воннел.
– Абсолютно верно! – обрадовался президент.
– И государственно оправданным, – сказал Воннел.
– Разумеется.
– В духе наших христианских и демократических традиций…
– О которых, к сожалению, не всегда помнит молодежь, – добавил президент, в голосе которого появились наставительные нотки. – Молодежь нужно воспитывать!
– Прививая ей уважение к истинным ценностям, – сказал Воннел.
– И сурово предостерегая от увлечения ложными идеалами.
Гард понял, что если он решительно не прервет этот затянувшийся словесный футбол, мяч укатится так далеко, что его потом и не сыщешь. Но, собственно говоря, перед кем они упражняются? Перед Гардом, с мнением которого они считаются так же, как щука с мнением карася? Друг перед другом? Или сами себя тешат мнимой мудростью высказываний, долженствующих вытекать из любого «государственного» рта, как они думают?
– Прошу прощения, – почтительно и твердо сказал Гард, – но я вынужден напомнить о необходимости принять конкретное решение. Преступник сделал шаг вверх! Сегодня он принял обличье сенатора, а завтра… – Гард сделал многозначительную паузу.
Президент забарабанил пальцами по столу, а Воннел вновь надел на себя маску дремлющего филина.
– Вы уверены, комиссар, что профессор… э-э… стал сенатором Крафтом? – спросил президент.
– Безусловно.
– Доказательства?
– Визитная карточка, найденная в костюме покойного, зажигалка сенатора, несколько его личных вещей, чековая книжка, деньги…
– Многообразие жизни, – очнулся Воннел, – учит нас, что предметы могут оказаться вовсе не там, где им по логике надлежит быть. Слава Богу, в нашей демократической стране каждый человек обладает свободой воли и выбора.
– Простите, господа, – сказал Гард, – но это слишком невероятно, чтобы сенатор Крафт отдал костюм со всем содержимым какому-нибудь постороннему лицу, тем более бродяге!
– Единение с ближними завещал нам Господь Бог, – набожно произнес президент. – Но дело не столько в этом, комиссар, сколько в том, что у нас нет убежденности, что преступник до сих пор находится в облике сенатора Крафта. Я прав?
– Да, господин президент, я в этом не убежден…
Однако президент уже не слушал комиссара.
– Мне говорили, что вы отличный специалист, – сказал он, – но и вы можете ошибаться. К чему такая поспешность?
– Она может привести к чудовищной ошибке! – вставил Воннел.
И президент с министром сыграли еще целый тайм, гоняя слова от одних ворот к другим. Гард почти не слушал их, прекрасно понимая, что такое словоизвержение – всего лишь прикрытие их нежелания принимать меры. Как только в потоке слов образовалась пауза, Гард все же сделал попытку вмешаться:
– Господин президент, я понимаю, что арест сенатора Крафта связан с некоторым риском, но его ничтожность не идет ни в какое сравнение с опасностью от дальнейшей деятельности преступника.
Гард дерзил и знал, что он дерзит, но иначе поступить не мог. Он кинул маленькую бомбу и с замиранием сердца ждал, когда она взорвется. Взрыва не последовало. Президент и министр словно и не слышали слов комиссара, как благовоспитанные люди могут «не слышать» сказанной непристойности. Воннел разглядывал потолок, а президент постукивал пальцами по столу. У него были старческие вялые руки, не руки даже, а кости, обтянутые сетью темных вен и сухой сморщенной кожей.
– Так на чем мы остановились? – сказал президент, обращаясь к Воннелу, будто Гарда здесь вовсе не было.
– Позвольте, я сделаю резюме, – сказал министр, произнося слово «резюме» так, как ребенок произносит слово «касторка», уже зная ее вкус. – Если мы попытаемся схватить преступника, принявшего образ сенатора, что еще нуждается в доказательствах, мы только вспугнем его. А он может ускользнуть, и тогда за ним потянется чреда новых жертв, чье горе будет для нас вечной укоризной. Если же мы такой попытки не сделаем, преступник, очевидно, успокоится и новых жертв не последует…
«Вот это да!» – задохнулся Гард, посмотрев на Воннела с такой откровенной неприязнью, что любой другой человек на месте министра поперхнулся бы. Но Воннел как ни в чем не бывало продолжал:
– Вторая сторона проблемы заключается в том, что арест сенатора Крафта, обладающего парламентской неприкосновенностью, подорвет наши демократические традиции. Особенно в том случае, если сенатор не окажется профессором Грейчером. Лично у меня на этот счет имеются серьезные сомнения. Не далее как вчера я видел достопочтенного сенатора у вас, господин президент, на приеме и не нашел в его поведении никаких следов… скажем, подлога.
– Да, да, – закивал президент. – Мне тоже как-то не бросилось в глаза.
– А посему… – начал было Воннел, но Гард, решивший, что терять ему уже нечего, перебил:
– Я прошу вас, господа, взглянуть на проблему с другой стороны! Профессор Грейчер принял облик сенатора – это еще полбеды. А если бы его жертвой стали вы, господин министр? Появился бы министр-нуль! Ни знания предмета, ни знания дела – пустое место! Полное несоответствие личности и должности! Он сохранил бы только манеру и поведение на приемах, и все! А как бы он функционировал в качестве министра?! Вы представляете, что бы он натворил?!
– А что вы, собственно, имеете в виду, комиссар? – холодно спросил президент. – Что вы хотите этим сказать? И вообще, в какую авантюру вы хотите втянуть нас с Воннелом? Сегодня вы сказали, что преступник действует в образе сенатора, а завтра с такими же доказательствами укажете на министра? А потом, чего доброго, ткнете пальцем в меня? И всех нас нужно арестовывать?
