Ты чувствуешь вкус музыки?
— Да! Да, чувствую.
Центром был Донал.
Донал был линзой.
Он был орудием смерти дивы.
* * *
Донала сковывал транс, каждая мышца напряглась в кататоническом оцепенении. Он пытался стать тем старым Доналом, тем человеком, которым был до того, как им овладела сила праха.
Странные гармонии вились вокруг него: стоны и завывания, не имевшие никакого отношения к звукам, исходившим из оркестровой ямы.
Ты чувствуешь кости?
Всегда.
Ты…
Каждое треклятое мгновение.
На противоположной стороне театрального зала в гостевой ложе, такой же роскошной, как та, в которой Донал сидел вместе с доном Ментрассоре, два человека внимательно всматривались в зрителей внизу. Не совсем… Член Городского совета Финросс делил свое внимание между погружавшейся в транс аудиторией и Тройняшками на сцене.
А глаза советника Гельбтхорна загадочно мерцали, излучая тауматургические энергии вниз, в зал.
Гельбтхорн.
Какой-то частью сознания Донал воспринимал волны тьмы, что катились сверху на зрителей в зале, хотя, скорее, это была всего лишь иллюзия, нечто вроде метафоры: передававшиеся энергии не имели никакого отношения к свету. Человеческая сетчатка не способна воспринимать некроны.
Лора.
Сделай это ради Лоры!
Как-то старому тренеру Донала по боксу Мелу О'Брайену пришлось поднимать его с пола на ринге. Предполагалось, что Донал будет участвовать в спарринговом матче, но его гораздо более сильный противник был с самого начала по каким-то своим причинам преисполнен ненависти к нему. И Донал, падая на пол, сломал руку, кроме того, несколько ребер у него уже были сломаны в ходе боя ловким ударом противника.
«Раны заживут, малыш, — сказал тогда Мел. — А как твой дух? Он ведь цел и невредим, правда?»
И Донал крикнул своему противнику, уходившему с ринга:
«Ну что, не смог одолеть меня и бежишь?»
После этого случилось невероятное. Донал испытал, возможно, самое острое наслаждение в своей жизни, когда здоровой рукой нанес противнику от бедра такой удар, от которого тот рухнул на пол и остался лежать до тех пор, пока его не подняли.
Но сейчас Доналу вспомнились другие слова Мела, которые он произнес, когда на раны Доналу накладывали повязки из змеиной кожи.
«Не беда, — сказал он Доналу. — Сломанные кости делаются сильнее, когда срастаются. Ты не знал?»
И вот теперь в театре вокруг Донала клубились волны темной энергии. Наконец настал момент, когда тайный маг и их главный противник советник Гельбтхорн бросил из своей ложи взгляд на Донала. Он мгновенно почувствовал, что перед ним за человек, что за инструмент — тот, которым может и должен воспользоваться маг.
Гельбтхорн сконцентрировался.
Ты слышишь кости?
Донал продолжал бороться, стараясь держаться за свои обычные мысли. Он понимал: чтобы остаться человеком, необходимо усилить повседневные мысли и чувства и тем самым помешать перестройке нервных путей, к которой стремился Гельбтхорн, чтобы сделать из Донала передатчик.
Сломанные кости делаются сильнее, когда срастаются.
Ты чувствуешь музыку?
Конечно, это была очередная иллюзия, но Доналу показалось, что глаза Гельбтхорна сделались яркими, громадными, словно растущие прожектора, сосредоточенные на одном — на источнике, способном сконцентрировать и усилить излучаемую ими энергию.
На Донале.
Сломанные кости…
Ты…
Становятся…
…чувствуешь…
Сильнее…
…му…
Чем… Раньше…
…зыку?
И все мгновения ненависти из его приютских дней, и все минуты любви к Лоре и воспоминания о ней соединились, сделав Донала сильнее в этой незримой битве, и где-то в глубинах его существа возник и стал рваться наружу презрительных смех.
Нет!
Я и есть музыка!
Магические чары распались.
Донал был свободен.
* * *
Аудитория из-за сильнейшего воздействия наполовину оставалась под воздействием чар. Софиты со сцены продолжали излучать магические сочетания рун прямо в глаза зрителей. Хотя далеко не каждый подчинится командам, направляемым Гельбтхорном, но таких среди присутствующих в зале все равно будет довольно много.
Донал в одиночку должен противостоять сотням. Взгляды из разных концов зрительного зала устремились на него.
Рядом с одним из аварийных выходов в полумраке стояла группа людей в одежде санитаров. Их внимание было сосредоточено на Тройняшках. Когда наступит нужный момент, они схватят умирающих (или уже мертвых) Тройняшек и унесут через запасной выход.
Сами ли они очистят их тела от плоти? Или это удовольствие припас для себя Гельбтхорн, а ассистировать ему будет Финросс?
Я и есть музыка!
Выходы… Донал вспомнил кнопку пожарной тревоги в коридоре. Теперь память помогала ему справляться с последствиями чар.
Он перескочил через спинку своего кресла, отмахнувшись от дона Ментрассоре, который полностью подпал под влияние Гельбтхорна, выбежал в коридор, подскочил к красному треугольнику кнопки и ударил по нему нижней частью кулака.
Театр наполнился жутким завыванием.
Сверху с потолка из множества форсунок полилась вода. Дальше по коридору находился шкафчик со шлангом, ведром с песком и топором. Донал схватил топор и с ним вернулся в ложу.
Вода хлынула и в зале, исполнители внезапно замолчали, звучание оркестра оборвалось в хаосе звуков. Те зрители, которые пребывали в трансе, мгновенно вышли из него.
Какая-то женщина истошно закричала, началась паника.
— Пожар!
На короткое мгновение взгляд советника Гельбтхорна застыл на Донале. Гельбтхорн предельно сосредоточился, изо всех сил стараясь ввести Донала в транс.
Сзади к нему потянулись руки дона, но лейтенант врезал ему локтем в лицо, кровь брызнула во все стороны из разбитого носа, а Донал выскочил из ложи, сжимая в руке топор.
Теперь он бежал по направлению к ложе Гельбтхорна. Негодяй не должен уйти.
Я и есть музыка!
Зрители в панике заполняли коридоры и проходы. Донал добежал до двери, выходившей на сцену. Она медленно открывалась с противоположной стороны. Донал ухватился заручку, распахнул её и, крепко сжимая в руке топор, бросился за кулисы. При том смятении, которое царило среди публики в зале, это был самый надежный способ добраться до ложи Гельбтхорна.
