– На данный момент да, – ответил Ирвин, – Виктор, правда, просил зайти…
– Виктор? Очередное дело хочет дать… Знаешь, я не большой любитель ходить к начальству, так что сходи-ка ты один.
Поднявшись, мой напарник двинулся к выходу, но в дверях остановился:
– Уверены, что не хотите пойти?
– Уверен, Коперни, уверен…
Наконец-то, он оставил меня одного. Есть пара минут спокойствия.
Я открыл форточку, чтобы проветрить кабинет – за окном всё продолжает валить этот проклятый снег. Не помню, когда ещё выпадало столько осадков в первые дни зимы.
Снова плюхнувшись в родное кресло, я готов приступить к работе.
Мой кабинет довольно маленький и тесный. В углу стоит шкаф, в другом – тоже шкаф. В центре – стол, заставленный подставками под карандаши, заваленный бумагами и фотографиями. В ящиках царит не меньший беспорядок: там вперемежку с папками валяются сломанные фонари, полупустые упаковки таблеток, календари за двадцать шесть лет, потайная пепельница и потайная же фляжка с коньяком.
Там же покоится старая фотография в рамке, на которой запечатлена моя бывшая жена Помела. Мы развелись семнадцать лет назад.
Раньше рамка стояла на столе…
Накатил приступ влажного кашля. Я с минуту брехал в кулак, держась за лёгкие, готовые разорваться. Даже испугался, что сейчас помру, однако всё прекратилось, я сплюнул мокроту в урну для бумаг и раскрыл случайную папку.
Там оказалось дело об убийстве некой Джоди МакРистарх, известной также под прозвищем Королева Винтовок. Торговку оружием нашли в недостроенном небоскрёбе на юго-западных окраинах Данкелбурга. Странная смерть: ни ран, ни синяков, ни переломов, ни следов отравления, ни внутренних кровотечений… Медицинский эксперт заявил, что девушка умерла от нехватки кислорода, однако, следов удушения не обнаружили. Словно бы она просто перестала дышать и задохнулась.
Поблизости была найдена машина погибшей и два трупа дриджей, умерших той же смертью… В машине были найдены следы взрывоопасных веществ – скорее всего, только что свершилась сделка по продаже взрывчатки…
Похоже, мне с этой чертовщиной не разобраться. Ни одного свидетеля, ни одной улики, да и кому, собственно интересно, кто убил преступника? Пусть эти ребята вырезают друг друга, я только рад буду.
Что ещё? Дело об убийстве неверной жены? Ревнивый муж привязал руки супруги к рулю автомобиля, просунул в приоткрытое окно конец шланга, а второй надел на выхлопную трубу. В попытках выключить двигатель женщина и задохнулась…
С тех пор убийца в бегах, и никто из друзей и родственников не может сказать, куда тот мог податься.
И подобных дел у меня немало. Их раскрытие уже, в общем-то, никого не интересует, да и я «для галочки» разбираться в них не имею никакого желания. Порой пролистываю, когда нечем заняться, да изучаю за неимением новых…
Ещё ими очень удобно подпирать шатающуюся мебель.
Скоро вернётся Ирвин, так что лучше мне где-нибудь скрыться…
– Клаус! – радостно окликнул меня старый приятель Ганс, стоило пройти с десяток шагов от двери, – Давно тебя не видел! Иди-ка сюда!
Махая мне, он спровадил куда-то одного полицейского и двинулся мне навстречу. Обменявшись рукопожатиями, мы поплелись к нему в кабинет. Похоже, Гансу тоже совершенно не хочется работать.
– Как жизнь, Клаус? – спросил Ганс, усаживаясь на старый стул, – Слышал, с Решетом покончено.
– Да, тот свидетель опознал его, и Виктор решил, что дело можно закрывать. Отправил напарника за новым…
– Того парня? – взлохматил седые волосы мой друг, – Ты его только и гоняешь…
– Он для этого отлично подходит, – пожал я плечами, – Не нам же, старикам бегать по моргам да в кабинет начальства.
Ганс поддержал меня жизнерадостным смехом, широко распахнув рот. Держась за бочкообразный живот, он заливается вовсю, чуть не сползая со стула.
С Гансом мы знакомы давно, ещё с полицейской академии. Вместе отучились, вместе поступили на службу, вместе поднимались по служебной лестнице, вместе стали лейтенантами, вместе состарились.
Хорошо, что разводился я один… Ганс отлично живёт с супругой Анной и двумя дочерьми, старшая из которых грозиться сделать моего товарища дедушкой.
Сам он говорит, что давно пора. Морщин на его лице с каждым месяцем становится всё больше, а волос на голове – всё меньше. Мутные глаза теряются под кустистыми бровями, щёки впадают. Упрямец, как и я, ещё цепляется за службу и не желает слышать о пенсии…
Кто знает, правы ли мы…
– А ты как? Как семья? – спросил я, когда Ганс вдоволь насмеялся.
– Отлично, младшая дочь готовиться к сессии. Последняя зимняя сессия. Уже через полгода в моём доме появится юрист с дипломом! Старшая всё никак не решится расписаться в загсе…
– Ты же обещал ей отдельную квартиру?
– Обещал, – усмехнулся Ганс, – Но об этом прослышала младшая и готовится выскочить замуж раньше!
– А что с работой?
– Полно всякой хреновни! Засыпают делами. Решили, что я к старости должен заниматься расследованием всяких там грабежей и угонов! И вот сегодня с утра дали дело о похищении какого театрального актёра! Местные похитители, видимо, совсем идиоты: все эти театралы – они же нищие! И семьи у них нищие, и друзья – чего с них взять? Впрочем, выкупа пока никто не требовал…
– Актёр… Ты уверен, что вообще было именно похищение?
– Его коллеги так сказали. Мол, вчера он должен был выступать, у него главная роль, а он не явился. Проверили все возможные номера телефонов, адреса – парень исчез… Никто, разумеется, не скажет, что же с ним случилось, но полицию они тут же решили поставить на уши. Кто знает, – Ганс выразительно всплеснул руками, – Может он просто пьяный где-то лежит и скоро сам отыщется. Лично я на это надеюсь…
– Надоела работа? Тебе бы отпуск, – задумчиво произнёс я.
Мой друг холодно усмехнулся, отчего все три его подбородка мелко затряслись. Прищурив взгляд, он отрицательно покачал головой:
– Отпуск мне не дадут: проще сразу уволить, так что единственный мой шанс продержаться в полиции – это пахать, как вол… Ну, или делать вид…
– А тебе это хочется? – пожалуй, гораздо серьёзнее, чем следовало, спросил я.
Ответ дался Гансу нелегко. Раздумывал по-настоящему, осознавая всю важность вопроса:
– Да, знаешь, мне это нужно… Деньги, коллектив… нет, это не то, что для меня важно… Я даже не могу сказать, чтобы любил свою работу: все эти убийства, грабежи, насилие… Тошнит уже… Просто, когда вижу, что ещё нужен, что ещё способен делать что-то толковое, чувствую себя не таким старым…
