освободив голову и сняв маленькую перфорированную маску, мешавшую земле попадать в нос и рот.
Он закапывался в землю только в крайнем случае, когда рассвет заставал его вдали от любого другого укрытия. Пару раз он слишком промедлил, и ему пришлось копать землю руками, пока жар солнца плясал огнем у него на спине. Закапываясь, он слишком ярко вспоминал ужас своего первого пробуждения, когда вдруг оказался заперт в обычном гробу, бессмертный и одинокий, терзаемый голодом.
Генри успел вытащить из земли только одну ногу, когда увидел животное, неподвижно лежащее в тени под елью, и замер.
«Волк в Нидерландах?» – удивился он. Нет, это был не волк – красновато-коричневый окрас совсем не волчий, и все же среди не столь далеких предков зверя явно имелись волки.
Зверь начал настороженно подкрадываться с подветренной стороны, прижав уши, опустив пышный хвост: уловив запах другого охотника, он приготовился атаковать, чтобы защитить свою территорию. Белые зубы блеснули в темноте, раздалось низкое рычание.
Генри, ощерившись, ответил рыком на рык.
Зверь явно удивился. Еще больше он удивился мгновение спустя, когда его прижали спиной к лесной подстилке, а Генри обеими руками вцепился в его мохнатую шею. Зверь боролся и огрызался, отпихивая врага всеми четырьмя лапами; он продолжал рычать, но негромко. Поняв, что вырваться не удается, он стал извиваться и, наконец, сумел кончиком языка лизнуть запястье Генри.
Генри осторожно разжал руки. Зверь энергично встряхнулся, хорошенько почесался и сел, склонив голову набок, сморщив нос и изучая странное существо с выражением, настолько похожим на озадаченную нахмуренность, что Генри пришлось крепко сжать губы, чтобы не улыбнуться. Если бы он в тот миг показал зубы, все началось бы снова.
Дав понять, кто тут сильнее, Генри отряхнул большую часть грязи с тяжелой одежды рабочего и сунул руку под рубашку, чтобы проверить, не потерялся ли привязанный к поясу холщовый мешочек. Он знал, что документы в безопасности, но слабое шуршание бумаги все равно его успокоило. Он потратит большую часть ночи, чтобы добраться до деревни, где встретит своего связного из голландского Сопротивления, а поскольку до прибытия нужно подкрепиться – это делало работу со смертными терпимой – лучше немедленно отправиться в путь.
Сверившись с маленьким компасом, который вручили ему в SOE [6], он направился на северо-восток. Пес поднялся и последовал за ним. Некоторое время Генри слышал, как зверь пробирается сквозь кустарник. Эти звуки были едва различимы среди множества звуков ночного леса, а когда Генри ускорил шаг, и вовсе стихли. Ничего удивительного. Даже чистокровному волку сложно было бы угнаться за вампиром, а у собаки, хоть и с примесью волчьей крови, не было на это никаких шансов.
Примерно за три часа до рассвета, недалеко от деревни, Генри повстречался с немецким патрулем и неподвижно застыл в нескольких дюймах от тропы. Когда немцы шли мимо, он мрачно улыбнулся черепу и скрещенным костям, украшавшим каждую фуражку. «Мертвая голова». Подразделение СС, обеспечивающее порядок на оккупированной территории, особенно там, где активно действовало Сопротивление.
Один из немцев отстал – молодой человек с бочкообразной грудью, ухитрявшийся сохранять важный вид, даже тащась ночью по разбитой дороге. От него так и веяло чванством «представителя высшей расы». Скорее всего, товарищи намеренно позволили ему немного отстать; по-видимому, даже в СС не всем нравилось такое высокомерие.
Простым солдатам немецкой армии Генри еще мог посочувствовать, но к нацистам не испытывал ни малейшей симпатии. Он бросился на молодого человека сзади и умело сдернул его с тропы, зажав рот, – все случилось в промежутке между одним и другим вдохами. Главное, сердце жертвы продолжало биться, остальное не имело значения. Быстро (поскольку он был уязвим, пока кормился) Генри вскрыл левое запястье и наклонил голову, чтобы напиться.
Утолив голод, он обхватил голову солдата рукой с длинными пальцами и без особых усилий свернул ему шею… И замер, внезапно осознав, что за ним наблюдают.
Лес замер вместе с ним. Даже ветерок стих, единственным звуком стало тихое «кап-кап» – кровь медленно падала на лесную подстилку.
Все еще склоняясь над телом, Генри напряженно повернул голову.
Большая собака несколько секунд пристально смотрела на него, потом крадучись пошла прочь. Наконец, даже зоркие глаза вампира не смогли разглядеть ее среди шевеления теней.
Пес не должен был его выследить!
Дурное предчувствие холодными пальцами пробежало по спине Генри. Он быстро выпрямился и направился было к тому месту, где исчез огромный зверь, но мгновение спустя остановился, услышав, что патруль возвращается, – наверное, в поисках пропавшего солдата. С собакой придется разобраться в другой раз. Вцепившись одной рукой в рубашку, другой – в штаны убитого немца, Генри втиснул труп в развилку дерева, намного выше уровня глаз. Бросил последний настороженный взгляд в темноту и двинулся дальше, к деревне.
Найти ее было нетрудно: деревенскую площадь освещал резкий белый свет полудюжины установленных на грузовиках прожекторов. Несколько местных жителей сбились в кучу на краю площади под охраной отряда эсэсовцев. Тот, кто, по-видимому, был здесь командиром, расхаживал взад-вперед, похлопывая себя по ноге стеком в лучшей нацистской манере. Если не считать постукивания стека по кожаному голенищу сапога, сцена была сюрреалистически тихой.
Генри подошел ближе, решив оставить часового в живых до тех пор, пока не поймет, что тут происходит. Еще одна необъяснимая смерть могла принести в будущем больше вреда, чем пользы. Добравшись до дома на краю площади, он скользнул в глубокий дверной проем и стал ждать, что будет дальше.
В крошечной деревушке даже в самые лучшие времена проживало, наверное, не более двухсот человек, а сейчас осталось еще меньше. Деревня находилась недалеко и от границы, и от железнодорожных путей, необходимых захватчикам для дальнейшего продвижения на север, что сделало ее центром Сопротивления. Генри как раз и оказался тут благодаря Сопротивлению, но, к сожалению, оно привело сюда и СС.
На площади собрали семьдесят одного жителя, в основном старых, молодых и немощных. Судя по ночной одежде, людей вытащили из постелей, а судя по настороженным лицам, они ожидали самого худшего.
Генри увидел, как двое вооруженных до зубов солдат привели еще пятерых местных.
– Это последние? – спросил офицер и, получив утвердительный ответ, зашагал вперед. – Мы знаем, где находятся ваши отсутствующие родственники, – отрывисто сказал он по-голландски, с акцентом, но вполне разборчиво. – Поезд, который они должны были остановить, не прибудет. Это была ловушка, чтобы выманить их.
Он сделал паузу, ожидая реакции, но получил в ответ только настороженные взгляды. Жители, достаточно взрослые, чтобы понимать, что происходит, были очень напуганы, но хорошо это скрывали. Чувствительный нос Генри уловил запах страха, но командир не смог понять, какой эффект произвели его новости. Не услышав ответа, он резко сказал:
– Сейчас ваши близкие мертвы. Все.
Маленький мальчик подавил вскрик, и командир слегка улыбнулся.
– Но мало просто уничтожить сопротивление, – продолжал он более мягким тоном. – Мы должны уничтожить любые дальнейшие помыслы о нем. Вы все будете казнены, каждый дом в вашем селении будет сожжен дотла – как пример того, что происходит с гражданскими, которые осмеливаются поддерживать сопротивление, и с теми низшими существами, которые осмеливаются противостоять расе господ.
– Ох уж эти немцы, – фыркнула пожилая женщина, вцепившись в свой выцветший банный халат артритными пальцами. – Заговорят тебя до смерти, прежде чем пристрелить.
Генри был склонен согласиться – командир говорил так, словно насмотрелся пропагандистских фильмов. Но опасность от этого не становилась меньше. Какие бы еще «экономические реформы» ни проводил Гитлер, ему точно удалось найти работу для каждого сукиного сына-садиста в своей стране.
– Ты. – Стек высокомерно указал на старуху. – Иди сюда.
Стряхнув с себя руки друзей, пытавшихся ее удержать, та подошла. Ее голова с редкими седыми волосами, туго скрученными в пучок, едва доставала командиру до ключицы.
– Ты вызвалась быть первой, – сказал он.
Со слезящимися глазами, почти зажмуренными в ярком свете прожекторов, женщина подняла голову и сказала что-то настолько грубое и уж тем более
