б она захлебнулась собственными слюнями, разлетающимися во все стороны… Ну, или соленой водой. Быстро стянув с себя платье, Робин поспешила за ней, боясь передумать, и вошла в теплые еле колышущиеся волны.
Она ничего не почувствовала. Как будто все рецепторы на коже выключились и невозможно было ощутить ни температуру воды, ни даже ее прикосновение. Старуха уже развалилась на воде, подставив под одной ей видное солнце свою обвислую грудь и морщинистое лицо. Глаза, жирно намазанные голубыми тенями, были закрыты, а темно-красные губы причмокивали, словно искали ставший родным мундштук. Несколько минут Робин просто стояла рядом и смотрела на эту усохшую версию человека, словно ожидая, что сейчас тело напитается водой, складки разгладятся, и перед ней предстанет красивая молодая девушка.
Но чуда не случилось. Незнакомка все так же была очень стара и еще сильнее напоминала ненавистную Робин бабку. Сама не понимая, что делает, девушка схватилась руками за дряблую шею и с силой надавила, заставляя голову опуститься ниже, ниже, под воду.
Она ждала сопротивления, и когда старуха открыла глаза, вместо того, чтобы отбиваться и бороться за свою вечную жизнь, удивилась. Глядя в бесцветные глаза, отгороженные от нее всего несколькими сантиметрами воды, в расплывшиеся в улыбке губы, Робин не могла остановиться, не могла отпустить сжатые нервно пальцы. Она задержала дыхание, словно желая продлить хоть на секунду жизнь этой незнакомки, но та и не думала этого делать. Пузыри, вырываясь из ее горла, лопались о поверхность моря и источали запах табака.
Минута, две, три. Никакого сопротивления, никакого движения. Глаза старухи закатились, но девушка могла поклясться, что чувствует биение уставшего сердца.
Или ей только казалось? Какое сердце, когда они все давно перешагнули порог вечности, где земные законы жизни не работали, а тела были лишь привычными оболочками, без которых человек себя не мыслил?
Пальцы разжались, руки безвольно повисли. Наконец выдохнув, Робин развернулась и медленно, еле волоча ноги, пошла на берег. Она чувствовала себя опустошенной, словно забитые гноем лобные пазухи прочистили, снизив давление на глаза. И зрение как будто прояснилось, и зудящая, ставшая привычной головная боль больше не беспокоила. Добравшись до пляжа, девушка упала без сил и тут же провалилась в сон.
***
– Горазда ты спать, милочка.
Знакомый уже кашель сталь первым, что услышала Робин, придя в себя. Ненавистная старуха не только была жива, но и имела наглость опять подсесть к ней со своими разговорами. Но на удивление, ее общество больше не вызывало у девушки никаких эмоций, словно там, в морской соленой воде, утонула пусть не она, но та, которую так хотелось держать под водой, пока не задохнется.
– Чего вам нужно от меня? – простонала Робин и села, прижав колени к груди. Ее платье валялось чуть в стороне, и надо было бы пойти и одеться, но двигаться не хотелось.
– Вам! Эка ты заговорила, – хрипло засмеялась старуха. – Еще недавно ты держала меня за горло под водой, а сейчас выкаешь?
– Привычка, – сама не зная почему, улыбнулась ей Робин. – Зачем вы возитесь со мной?
– Я не вожусь. Я здесь живу. А ты, сразу видно, новенькая в нашем мире – еще цветная. Мне стало интересно, зачем ты здесь, раз не чувствуешь солнца и воду.
– Что? Как вы догадались? – вздрогнула девушка.
– Я тут не первый день, милочка. Кое-что понимаю. Это не твое место. Так зачем ты здесь?
Робин опять улыбнулась, смотря за горизонт, туда, где гладь моря встречалась с небом, поднялась и пошла к своему платью, чтобы одеться. Вернувшись, она протянула старухе фотографию и снова села рядом, вытянув ноги перед собой. Хотелось помыться, переодеться, привести себя в порядок и пойти в бар выпить стаканчик-другой виски.
– Кто он? – незнакомка водила крючковатым пальцем по глянцевой бумаге, повторяя силуэт молодого человека, сидящего рядом со своей желтой доской для серфинга. Изображение начало тускнеть, и ей приходилось по привычке напрягать свои старые глаза, чтобы что-то рассмотреть.
– Я люблю его, – просто ответила Робин и почему-то засмущалась. Она так редко говорила эти слова.
– Любишь, говоришь? Но не можешь найти? – старуха прищурилась, недоверчиво оглядывая девушку, сидящую рядом. Сейчас в ее взгляде читалась настороженность и легкая нотка отвращения, какая появляется, если вдруг разочаровываешься в человеке.
– Не могу, – Робин пожала плечами. – Я начинаю думать, что это была глупая затея – умирать за кого-то, кто выбрал провести свою вечность с волнами…
– Ты могла бы жить без него?
– Конечно. Дышать, ходить, работать, напиваться в местном баре. Может, заводить интрижки. Или даже роман. Может, и семью бы… – девушка поморщилась от одной только мысли об этом. Жизнь без Габриэля. Скорее, жалкое существование.
Старуха разглядывала ее с интересом, не произнося ни слова. Что-то неуловимо знакомое было в ее бесцветных глазах, но теперь совершенно точно это не имело никакого отношения к бабке Робин. Может, она видела в них саму себя? Именно так она сама в ее годы смотрела бы на молодых, полных надежды и веры в будущее девчонок, точно зная, что ни одной из них не суждено их оправдать.
– Розалин. Мое имя, – наконец прервала молчание незнакомка.
– Робин, – улыбнулась краешком губ девушка и запустила руки в просоленные волосы.
– Робин? – прошептала старуха. – Мою дочь звали Робин. Точнее – зовут Робин.
– Правда? – удивилась девушка. – Кроме себя самой, я знала лишь одну Робин… Это было так давно.
– Редкое имя для девочки, я знаю. – Розалин прикрыла глаза, словно пытаясь унять внутри себя какую-то бурю. – Она чудесная девочка, моя Робин. Мы никогда не были дружны, кроме одного дня, и… Не хочешь зайти ко мне в гости? У меня бунгало прямо тут, на берегу.
Розалин так быстро сменила тему, что Робин замешкалась, а когда, наконец, решила отказать, поняла, что ее ведут за руку через пляж в сторону простой деревянной хижины, на веранде которой трепетали на ветру сплетенные из нитей ловцы снов. Совсем как тогда, в тот день на пляже… Когда позвякивал тончайший фарфор, одуряюще пахло белыми лилиями, сплетенными в свадебную арку, и блестели на солнце золотые тисненые буквы:
«Робин и Габриэль».
***
Запах рома пронизывал все пространство небольшой хижины. Здесь едва хватало места для узкой односпальной кровати и небольшого плетеного дивана, обращенного к распахнутым стеклянным дверям на веранду с видом на море. В углу ютился небольшой письменный стол с допотопной печатной машинкой, скорее играющей роль реквизита, судя по слою жирной пыли, эпично растекшемуся на клавишах.
Робин приняла душ в установленной на заднем дворе кабинке, огражденной лишь
