Подошла к окну старушка.
Молния блеснула — прогремел гром.
У нее в комнате темно, а сад светом залит.
Уж не загорелось ли что? Долго ли до греха? Молния-то чуть не по земле стелилась.
— Покликать, нешто, дворника?
Не услышит; голос и без грома дождь заглушит. По крыше, по стеклам, по деревьям так и барабанит.
Пойти самой посмотреть. Зажгла старушка свечку. Только вышла в коридор, едва не задуло. Холодным ветром так и потянуло.
— Ну, так и есть, где-нибудь ставню сорвало. Сквозняк образовался, а это при грозе нехорошо.
Прикрыла свечку рукой — идет.
— Что это музыка как громко играет? Концерт, что ли, какой? Для концерта быть уж и поздно.
Идет старушка и не то она к музыке, не то музыка к ней приближается. Вот что значит, окна повыбиты. Музыку-то так слыхать, точно она в доме играет…
Да у нас и есть. Вот и свет из-под двери выбивается…
Ускорила шаги, распахнула дверь, да так и обмерла.
Зала ярко освещена. Большая люстра и все бра горят. На хорах музыканты сидят — играют. Льются плавные звуки полонеза. Пары медленно, грациозно выступают. Одеты невиданно…
Замерла няня… глядит.
Длинная лента танцующих пар из биллиардной в залу движется, вдоль стены загибается; до середины дошла, повернула — к ней направилась.
Все такие спокойно-важные; никогда прежде ни у Ляр-ских, ни у Потехиных ею не виданные.
Смотрит на них, смотрит, а у самой в душу страх заползает.
— Няня, уйди; беда, если тебя заметят.
Взглянула, а с ней рядом Зоя стоит в венчальном наряде; любовно так смотрит, на дверь показывает..
А у старушки ноги к полу пристыли, не слушаются.
Поздно, первая пара ее заметила!
Кто же этот барин? Где его видела?
Пары расстроились; бросились к ней, спешат, толкаются; вот-вот схватят…
Зоя с головы вуаль сорвала и на няню накинула. — «Моя», — говорит, — «не позволю!»
Старушка замертво упала на пол.
* * *
Утро ясное, светлое.
Копается дворник в саду, дивится, что няня так заспалась. На окно посмотрел, жену посылает:
— Сходи, Катерина, не занемогла ли старушка? Никогда так долго не спала!
Жена пошла, — вернулась.
Все крепко заперто; стучала — не откликается. За ключами от парадной двери сбегали. Вошли. Все двери из коридора в приемные комнаты открыты, а в зале на полу без сознания лежит няня.
Так и не пришла в чувство, что ни делал с ней доктор.
Столбняк, говорит, какой-то нашел!..
Замкнули дом. Еще тише в нем стало. А по Боркам шепоты-страхи ползут-разрастаются…
Если так жарко было вчера в Борках, то каково же в Москве!
Дома и камни мостовой раскалились, нога тонет в асфальте тротуаров. Раскаленным воздухом невозможно дышать. Редкие прохожие еле бредут по теневой стороне; по солнечной идти не дерзают. Немало лошадей пало, да и с людьми были случаи солнечных ударов.
Слава Богу, не часто жара такая бывает. Вечерней грозе все обрадовались, а ливень прямо благословляли. Все же легче стало.
Душно было и в огромной спальне Потехина. Большую, обставленную старинной мебелью комнату не спасают плотные шторы.
Непрерывные молнии заливают ослепительным светом массивные кресла и шкаф, старинный красного дерева комод и дорогой богатейший киот-божницу в углу.
На иконы здесь денег не жалели. Ризы и венчики горят и переливаются разноцветными огнями то при ярком блеске молнии, то при мигающем свете лампады.
Посредине большая икона Богоматери кисти знаменитого художника. Икона живет, вот-вот выйдет из киота. Ризой она не покрыта, только венчик над головой тончайшей художественной работы. В нем дрожит и сияет громадный бриллиант.
На широкой массивной кровати спит разметавшийся Потехин.
Не слепит его молния, не будит грохот грома. Спит тяжелым сном. Из груди вырывается затрудненное дыхание, на лбу выступили крупные капли пота.
Снится ему охваченная тесным кольцом леса маленькая деревушка Пестровка.
Есть такая поговорка: «По обличию — кличка», и действительно метко названа деревушка Пестровкой. Маленькая она, всего двадцать дворов, а постройка самая разнообразная. Есть два прекрасных дома под железом; есть и под тесом, а среди них избушки по одному оконцу, гнилой соломой крытые.
Стоят — не стыдятся. Чего тут! Мы-де раньше богатеев были построены.
На краю у самого леса избушка Власа Корунова.
Старенькая избушка на один бок покосилась; оконце из зеленого стекла потускнело от времени; сверху гнилой соломой нахлобучена.
Бедный мужик — Влас, но хозяин заботливый; с утра до позднего вечера в работе. Если не в поле и не в лесу, то дома топором стучит, стену у избенки подопрет, ворота подправит, ступеньку новую на крылечке приладит.
Да и мало ли в крестьянском обиходе работы найдется, а у него не знаешь, к чему и руки вперед приложить.
Внимательнее всего он к конюшенке своей относится. Пристроил ее к самой избе. Хотя и из старой бани стены выведены, но промшил их Влас хорошо, оконце для света прорубил, а крыша даже лучше, чем на избе.
В конюшне у него бесценное сокровище стоит — Гнедко.
Подарила его ему еще маленьким жеребенком барыня-покойница, у которой он в летнее время в саду убирался.
Жеребенок вышел на славу — цены ему нет; холит его Влас пуще детища родного.
Об осени ему уже два года.
На Петров день в Красном — ярмарка. Народу съезжается со всех концов; вот он туда и Гнедка своего отведет. Хорошо продать можно, а тогда и нужде конец. Избу поставит новую, скотинки подкупит, у соседнего помещика лужок снимет.
Мечтает Влас, жеребенка своего чистит, а у того шерсть, как шелк, блестит. Пофыркивает коник, на хозяина лукаво глаза косит, тонкими, породистыми ножками перебирает.
— Полюбуйся, дескать, какой я красавец вырос. Сколько ты животов за одного меня купишь? Только смотри, смотри, в дурные руки меня не отдавай.
Залюбовался на него Влас, а у самого сердце вдруг ёкнуло.
В округе, слышь, конокрады проявились. Да чего в округе, у них в Пестровке на прошлой неделе у Петра Волкова мерина свели. К батюшке, слышь, подбирались, да Азор-ка лай поднял, работник во время выскочил. А ну как…?!
Мысли не кончил мужик, затрясся, побелел весь. Нет, пусть изведусь, а до ярмарки ни одной ночи до рассвета спать не буду.
Потрепал по шее Гнедко, любовно так в глаза ему заглянул, крепко замкнул хлевушок и деловито жене в огород крикнул:
— Я ухожу, Ариша. Смотри, доглядывай! Мало ли что день, — лихих людей много!
* * *
Заметался, застонал, силится проснуться от неприятных видений Потехин, но сон не выпустил его из-под своей власти. В новом, совсем чужом облике видит он себя на опушке леса у самой Пестровки. Это его собственное сердце бьется в груди молодого парня, с тревогой поглядывающего на затянутое тучками небо.
