Все вывалившее на крыльцо литобъединение наблюдала жалкую картину избиения этого выскочки и задавалы Павла Лоскутова. Что ж делать, если в запале Кобылин пару раз споткнулся, но Пашке тоже знатно досталось. И это они будут утверждать с чистым сердцем. Кобылин еле-еле поднялся с земли. На одну ногу он наступить не мог, по щеке текла обильная струя крови.
Павел поглядел на Люську. Она стояла впереди всех, в пальцах дрожала сигарета, к тому же весьма заметно, и она расширенными глазами глядела на Кобылина, цепляющегося внизу за перила и с ненавистью глядящего на Павла.
Павел дружелюбно сказал:
— Я не желаю с тобой драться. Не желаю и все… — повернулся и пошел в здание.
За ним пошли и все остальные. Они шумно обсуждали происшествие, когда прибежала Люська, схватила куртку Кобылина и выскочила вон. Вскоре через окно можно было наблюдать эпическую картину: — "Санитарка выносит с поля боя раненого бойца". Впрочем, Кобылин ковылял сам, тяжело опираясь на Люськино плечо.
Руководительница спросила сочувственно:
— Паша, он тебя не очень сильно?..
Сделав вид, будто вправляет выбитую челюсть, Павел проговорил:
— Терпимо… Здоровенный, а бить не умеет…
Обсуждения его рассказов не получилось, разговор все время скатывался на драку. Ветераны наперебой вспоминали примеры дурного нрава Кобылина. Особенно смачно комментировали его извращенное пристрастие к Кочеткову и Сталину. Нашелся и один ветеран разогнанного Черненко клуба любителей фантастики. Он вдруг вспомнил пикантную подробность, что гебисты трясли весь клуб, но Женьку Кобылина всего лишь раз вызвали, а потом будто забыли про него. Все многозначительно помолчали, а Павел подумал, что нынешняя история с Женькой выглядит классической провокацией. Вот только, кто за ней стоит? Если бы она произошла в начале охоты за Павлом, то прекрасно вписалась бы в сюжет, но теперь-то полковнику уже нет резона против Павла строить козни, а Николай с Женькой не пересекался. Или, пересекался?.. Ладно, плевать, осталось день-два…
После собрания литобъединения он прямиком отправился домой, будто напрочь забыв все навыки шпиона с двадцатилетним стажем. Дома Ольга встретила его крепкими объятиями, рядом вертелся Денис, с любопытством наблюдая за такими непривычными нежностями. От избытка чувств, Павел схватил его на руки, но Денис вывернулся, явно обидевшись на то, что его посчитали маленьким.
За ужином Ольга молчала, только вздыхала, изредка поглядывая на него. После еды, уложив Дениса, пришла на кухню, где Павел с наслаждением пил чай. Чаю у них не было месяца четыре, а Ольге как раз вчера выдали зарплату то ли за май, то ли за апрель, она и сама уже путалась, вот и купила пачку чаю на радостях.
Войдя на кухню, она присела к столу, спросила:
— Паша, все кончилось? — в глазах ее светилась такая сумасшедшая надежда, что Павел чуть не соврал ей.
Он медленно проговорил:
— Еще не кончилось, но завтра непременно кончится…
Он не торопясь прихлебывал чай, она сидела за столом напротив, опершись локтями о стол и подперев щеки ладошками.
— А кто за тобой охотился, ты узнал? — спросила она.
Павел медленно налил очередную чашку, подул, сказал медленно:
— Ты не поверишь, но это мой старый друг Николай…
Она тихо сказала:
— Почему же не поверю? Очень даже поверю… Ну, и что делать будешь? В милицию?..
— Все осталось по-прежнему, пока он меня не убил, он и не виноват…
— Но это же заколдованный круг… Так и будешь бегать по кругу? А милиционеры вокруг стоять будут, и терпеливо дожидаться, когда он тебя убьет…
Павел расхохотался. До чего забавной показалась картинка.
— Что ты все смеешься? — обиженно спросила она.
— Картина забавной показалась… А насчет беготни… Помнишь, ты Денису стишок читала? Там еще такие слова были: Волки от испуга скушали друг друга?.. Вот пусть они и кушают друг друга… Ладно, — он отставил пустую чашку, — ты ложись спать, а я пойду на улицу, караул нести. Сегодня самая опасная ночь, могут сюда явиться…
Он надел бушлат, шерстяную шапочку, прихватил патронташ, ружье, и выскользнул на улицу. Прокравшись к бане, отпер замок, положил в предбаннике на полу ружье с патронташем, снова запер дверь, и через двор соседа вышел на параллельную улицу. До телефона пришлось идти добрых двадцать минут. Он набрал домашний номер полковника, долго слушал длинные гудки.
— Да что у него, и жена дома не ночует?! — проговорил зло, вешая трубку.
Набрал на всякий случай и служебный номер. Трубку и там не взяли. Павел постоял минут пятнадцать, и позвонил еще по обоим номерам, с тем же результатом. И тут его в прямом смысле обуяло нехорошее предчувствие.
Пройдя по переулку на свою улицу, он пошел к дому по противоположной стороне. Примерно он представлял, где может прятаться топтун, а потому шел не спеша, по-хозяйски, будто местный житель к своему дому. И верно, на лавочке, возле чьей-то калитки, сидел человек. Отсюда было отлично видно и окна квартиры Павла, и калитку.
Неподалеку горел фонарь, света хватало. Парень повернул голову, и Павел мгновенно его узнал, это был тот самый боксер, которого Павел воткнул мордой в кучу стальных обрезков в день теплого прощания с бывшими друзьями. На физиономии отчетливо проступали три уродливых шрама. Парень мгновенно узнал и Павла, тут же вскочил, и незамедлительно, даже еще не выпрямившись, нанес удар с правой в живот. Павел этот удар легко блокировал, но не отскочил, как того, наверное, ожидал боксер, привыкший к боксерской пляске друг перед другом, а попер на него, так что крюк с левой в челюсть легко поймал в подмышку, зажал, и резко крутанулся на месте. Послышался отчетливый хруст, а потом и дикий, звериный вопль боли и одновременно ярости. Парень, скрючившись от боли, что-то рвал, и никак не мог вырвать из кармана. Павел слегка стукнул ему полу сжатым кулаком наотмашь под ухо, и тем вырубил ненадолго. Ну, правильно, так оно всегда и бывает в подобных случаях; наган зацепился курком за край кармана, и никак не желал вылезать. Кое-как высвободив его. Павел повертел игрушку в руках, пошатал барабан, курок. Никаких зазоров, почти новенький, видимо с консервации. Пригодится. Переложив наган в левую руку, потрогал ногой лежащего. Тот уже очнулся, и только ждал момента напасть. Он попытался подсечь Павла ногами под колени, но тот вовремя отпрыгнул. Тогда боксер пошел в атаку, несмотря на висящую плетью руку. Ну, однорукий боксер для Павла не противник, даже если это мастер спорта.
Павел избивал его с нарочитой жестокостью. Бил по скулам, чтобы под глазами набухли ядреные фингалы, расплющил и свернул на сторону нос. Рассек обе брови. Два раза заехал наганом по зубам. Несколько раз прошелся по ушам, чтобы распухли, как оладьи. Боец пощады не просил, видимо знал, что ее не будет, стиснув зубы, стараясь не кричать от боли, сопротивлялся из последних сил. Напоследок Павел ударом ноги в колено вывихнул ему коленный сустав. Наклонившись к лежащему, и тихо скулящему от бессильной ярости Николашиному бойцу, Павел дружелюбно спросил:
