Данциг со своего места у двери одобрительно кивнул.
Репортер из «Глоуб», привлекательная брюнетка, по имени Кэтрин Хайер, приподняла брови.
— Вы тот, кто преследовал похитителя без фар, чтобы он вас не видел, пешком пошли за ним в амбар и в темноте смотрели в его пистолет. Очень мужественный поступок.
Гаррет пожал плечами.
— Это моя работа, и любой другой офицер на моем месте поступил бы так же.
Репортеры по очереди задавали вопросы. Понимал ли он, за кем идет? Изменились бы его действия, если бы он это знал? Что он чувствовал, когда похититель стрелял в него? Предсказуемые вопросы, подумал Гаррет. Глупые вопросы. Он изо всех сил старался отвечать вежливо.
Журналистка из «Глоуб» сказала:
— У вас, похоже, столько же жизней, как у кошки.[3]
Гаррет старался не выдать себя.
— Вы имеете в виду случай со стрелком из лука полтора года назад?
— И тот случай в Сан-Франциско, когда вас нашли с разорванным горлом и ошибочно приняли за мертвого.
Откуда она это знает? Он взглянул на Данцига, тот отрицательно покачал головой.
— Нет, ваш шеф нам не говорил, — сказала Хайер. — Я приехала в город на рассвете и встретилась с одним из ваших офицеров. Мы с ним поболтали, и он рассказал об обстоятельствах вашего увольнения из полиции Сан-Франциско. Это меня заинтересовало.
Дункан! Больше некому! Гаррет постарался, чтобы лицо его сохранило спокойствие.
Сзади, за спинами репортеров, Данциг не пытался сдерживаться. Он напрягся, рот его застыл в мрачной гримасе. Гаррет понял, что Дункан поплатится за то, что разговаривал с репортером, не поставив в известность шефа, но Гаррету сейчас это не поможет. Черт бы его побрал! Гаррет спокойно спросил:
— Есть ли еще вопросы о Фрэнке Деннере?
Но журналистку не так легко было сбить.
— Я позвонила подруге, у нее знакомые в тамошнем «Экземайнере», те в свою очередь кое-кого знают в полицейском департаменте, и выяснилось, что ваш коллега неправильно представил факты. И это меня радует, потому что подлинная история гораздо интереснее, чем я думала сперва. Я хотела бы поговорить с вами об этом, офицер Микаэлян.
— Я не хочу об этом говорить, — ответил Гаррет. — Это не имеет никакого отношения к случаю с Деннером. Прошу прощения, но мне нужно выспаться перед ночной сменой.
Хайер пыталась пойти за ним.
— Ваша история представляет большой интерес для читателей.
И сделает его жизнь в Баумене весьма трудной, особенно если откроет его подлинных родителей. Он устало вздохнул.
— Мне бы не хотелось, мисс Хайер. Я пережил это. Мне было трудно. Больно. И я предпочитаю забыть об этом.
Но он знал, что теперь забыть ему не дадут. Это стало очевидно сразу же, как только он перед своей сменой зашел в участок.
Сью Энн улыбнулась ему от узла связи.
— Привет, знаменитость.
И Данциг все еще был в своем кабинете.
— Видел новости?
Гаррет остановился в открытой двери.
— Нет. Ужасно, наверно.
Данциг улыбнулся.
— Вовсе нет… минута в репортаже для национальных новостей, в основном шериф Пфайфер и шеф Ольденбург, но они упомянули тебя как офицера, обезоружившего Фрэнка Деннера, и тебя показывали несколько секунд. И говорилось, что ты поступил, как должен поступать всякий офицер. В местных новостях, — улыбка его стала шире, — ты занял почти столько же времени, но мисс Хайер умудрилась выступить в качестве гостя редактора. Она говорила, что люди часто забывают, как опасна наша работа и как мы, копы, ей преданы. Ну а ты, конечно, был ее лучшим примером.
Гаррет застонал.
Данциг покачал головой.
— Я тебя не понимаю. Большинство на твоем месте радовались бы славе.
— Я не большинство.
Слава Богу, что завтра же все об этом забудут. Тем временем еще нужно пережить эту ночь. Билл Пфанненшталь, пожилой офицер, сменивший на эту ночь Ната Тоувса, поддразнивал его, всякий раз как они встречались, а все остальные расспрашивали о подробностях происшествия на Северном Берегу. И зачем он только решил поселиться в таком маленьком городке? Лейн знала, что делает, когда держалась больших городов. В Сан-Франциско только коллеги по работе и ближайшие друзья знали бы о его участии в аресте.
А тут даже Джулиан Фаулер остановил его перед входом в отель.
— Я видел вас в новостях. Потрясающе интересно. Можно написать большой роман. «Дело Лазаря»[4] или какое-нибудь подобное название. Можем поговорить об этом?
— Я подумаю, — ответил Гаррет.
Мэгги выследила его в магазине, где он пил чай.
— Привет, телезвезда. Ты здорово выглядел. — Она проводила его до машины и, когда он сел, склонилась к нему через окно. — Очень профессионально.
Гаррета мучительно охватил запах ее крови. Он вспомнил девушку из дорожного происшествия. Постарался подавить голод.
— Спасибо. Но я хотел бы, чтобы показывали кого другого.
В ее взгляде выразилось то же недоумение, что и у Данцига. Через мгновение она медленно сказала:
— Интересно, что у тебя там за стеной. Чего это ты так боишься?
— Поговорим позже, — сказал он и вывел машину со стоянки.
В зеркале заднего обзора он видел, что она смотрит ему вслед. Показалось ли ему, или она тоже стояла на дальнем конце горящего моста?
Когда Гаррет добрался до дома после ночной смены, на двери его ждала записка. На бледно-зеленой бумаге, написана твердым почерком Элен Шонинг, темно-зелеными чернилами.
Гаррет,
после твоего ухода на работу звонил твой прежний партнер из Сан-Франциско. Неудивительно, что вы были такими друзьями. Интересный человек; приятно было бы пофлиртовать с ним. Он просит тебя позвонить ему как можно скорее.
Элен.
Снимая записку и открывая дверь, Гаррет улыбался. Он не стал проводить себе особый телефон, а пользовался параллельным аппаратом на том же номере, что Элен. И никогда об этом не жалел. Особенно в такие минуты. Не застав Гаррета, Гарри Такананда приятно побеседовал с Элен, вместо того, чтобы оставить запись машине.
Но все же Гаррет ощутил легкий холодок. Что же нужно Гарри? Позвонить как можно скорее. Не похоже на обычный дружеский звонок.
Гаррет взглянул на часы. Еще слишком рано: они сейчас спят.
Он снял форму, вымылся под душем, выпил стакан крови, сел в кресло и читал, пока Гарри, по его расчетам, не собрался на работу. Тогда он набрал номер Гарри.
Ответила Лин Такананда. От ее голоса Гаррету стало тепло, он вспомнил ее, закутанную в удобный бархатный халат, вспомнил шлем ее черных, со следами седины волос и лицо, гладкое, как у девушки. Он вспомнил, как она часами говорила с ним, когда он страдал после смерти Марти, она заставляла его есть, тащила его назад к жизни.
