Ответила Лин Такананда. От ее голоса Гаррету стало тепло, он вспомнил ее, закутанную в удобный бархатный халат, вспомнил шлем ее черных, со следами седины волос и лицо, гладкое, как у девушки. Он вспомнил, как она часами говорила с ним, когда он страдал после смерти Марти, она заставляла его есть, тащила его назад к жизни.
— Лин, это Гаррет.
— Гаррет? — Голос ее стал еще теплее. — Здравствуй. Как приятно слышать твой голос. Как живешь?
Он почувствовал вину, что не звонит чаще.
Послышался голос Гарри по параллельному телефону.
— Это и правда Гаррет Дойл Микаэлян? Значит, ты все-таки не забыл наш номер. А я думал, что забыл: ты ведь сам не позвонишь. К тому же теперь ты национальная знаменитость.
Гаррет представил себе Гарри, черноглазого, озорного, с поясом, туго перетягивающим раздобревшую от прекрасной еды Лин и большого количества сахара в кофе талию. Гаррет мигнул.
— Ты тоже это видел?
— О, да, Мик-сан, хотя должен признаться, что с этими твоими усиками тебя нелегко узнать. Когда ты их отрастил?
— Мне кажется, ты еще похудел по сравнению с последней фотографией, сказала Лин. — Ты следишь за собой?
— Лин, ты говоришь, как мама; перестань суетиться, — сказал Гарри.
— Я не суечусь. Хочу знать, что с ним все в порядке. Ты так неуклюже выглядел, Гаррет.
— Он выглядел так, достопочтенная жена, как полагается твердолобому копу. Гаррет, а темные очки нельзя было снять? Ты можешь пристраститься к таким вещам.
— Ужасно, — с нарочитым отвращением сказал Гаррет. — Ты просил меня позвонить, чтобы оскорблять?
— Позвонить? О, нет. Я позвонил, потому что подумал — после этого дела братьев Деннеров, — тебе будет интересно узнать новости о другом беглеце: Лейн Барбер.
Гаррет испытал шок. Лейн!
— Новости? Что ты имеешь в виду? — Это невозможно. Со сломанной шеей, сгоревшая, погребенная под розами. Невозможно! Он выпрямился, крепче сжал телефонную трубку. — Кто-нибудь ее видел?
— Не ее лично, — ответил Гарри, — но неделю назад мы нашли квартиру, которую она сняла после переезда с Телеграфного Холма. Туда время от времени наведывается человек, и рано или поздно появится и она сама.
Гаррет снова почувствовал вину, но на этот раз за то, что не может сказать Гарри, что они напрасно тратят силы и время.
— Здорово! — солгал он.
— Да, я бы хотел, чтобы ты был тут. Ты заслуживаешь участия в охоте… так сказать.
Гаррет обдумывал эту мысль. Может, как раз то, что ему нужно. Он сбежит от донорства и Фаулера, от этой журналистки, сможет подумать о своих отношениях с Мэгги.
— Может, это можно организовать. Я позвоню тебе вечером.
Но когда он повесил трубку, ему пришло в голову: если дух Лейн преследует его здесь, где она потерпела поражение, что же будет там, где она побеждала?
Часть вторая. ОТГОЛОСКИ И ТЕНИ
В утреннем свете Сан-Франциско казался ярким и манящим над водами залива. Когда Гаррет проехал Оклендский мост, ему показалось, что он возвращается домой. Он почти забыл дневную усталость и головную боль от лучей солнца, пробивавшихся сквозь его темные очки. Но в то же время чувствовал, что въезжает в холод и тени. В ушах звучал хохот Лейн, тяжелое предчувствие давило душу. Правильно ли он делает, возвращаясь?
До вчерашнего дня он отказывался об этом думать, и вопрос этот легко было отодвинуть в суете подготовки к отъезду из Баумена, в обмене сменами с Мэгги, в дневной работе, чтобы иметь возможность выехать вечером. Времени для сомнений не оставалось и на дорогах. Открытые пространства 1-70 и 1-80 оказались слишком соблазнительными, и Гаррет повернул «ZХ» и пустил его на полную скорость, тормозя только в тех местах, где инстинкт подсказывал ему наличие постов дорожной полиции.
И в самом начале воскресного вечера он въехал в Дэвис и подъехал к дому своих родителей. К его удивлению, его неожиданно ждала вся семья.
— Мы не могли упустить возможность поздравить героя семьи, — сказал его брат Шейн, вытащил Гаррета из машины и так крепко сжал его, что Гаррет пожалел тех, кто встречался в Шейном в схватке за мяч.
Не только Шейн приехал из Лос-Анжелеса с женой и детьми — Шейн, выглядевший довольным и здоровым после отказа от игр; он работал теперь тренером. Была здесь и бывшая жена Гаррета Джудит с его сыном Брайаном и со своим мужем. Гаррета охватил запах крови от семейной тесноты, и он обрадовался, что напился из термоса перед въездом в город.
Фил Микаэлян обнял его за плечи своей могучей рукой.
— Отличная полицейская работа — этот захват Фрэнка Деннера, сынок. Я горжусь тобой.
Никакая похвала не может быть выше этой. Гаррет всегда восхищался своим отцом-полицейским. Он счастливо улыбнулся.
— Спасибо, сэр.
— Похоже, ты совсем не тратишь времени на еду, — сказала его мать. — Или твоя Мэгги не умеет готовить?
— Мама, я ем достаточно.
— Он занимается бегом, а не футболом, помнишь? — сказала бабушка Дойл.
— Не футболом? — Жена Шейна Сьюзан изобразила изумление. — Эстер, а того ли ребенка ты принесла из больницы?
Джудит и Деннис приветствовали его менее буйно. Джудит легко поцеловала, а ее муж пожал руку. Брайан, который выглядел на два года старше своих десяти, тоже протянул руку.
— Здравствуйте, сэр. Поздравляю.
Такая формальность со стороны собственного сына больно задела Гаррета, но он подумал, что вряд ли может рассчитывать на большее. Ведь он так редко видится с мальчиком. Джудит была права, когда настояла на усыновлении Брайана Деннисом.
И все же — и все же как будто кто-то бросил еще одну спичку на мост. Неожиданно вечер утратил всю свою привлекательность. Даже в доме, окруженный смехом и болтовней, он чувствовал себя одиноким.
К концу обеда от запаха крови, от необходимости притворяться, что ест, он начал задыхаться. И сбежал в темноту и тишину заднего двора. Сидя в шезлонге, он глубоко дышал. Воздух пах удивительно — цветами, травой и землей.
Вскоре сзади скрипнула дверь, прозвучали шаги на пороге. В вечернем воздухе до Гаррета донесся запах лаванды.
Он оглянулся.
— Бабушка.
Она села рядом с ним.
— Прекрасный вечер.
Они долго молчали. Не испытывали неловкости, как было бы с отцом или с Шейном: те оба считали молчание пустотой, которую обязательно нужно заполнить; напротив, они разделяли одиночество друг друга, погруженные в свои мысли, не тревожа мыслей другого. Если жить в одиночестве, подумал Гаррет, то удобнее всего было бы жить по соседству с бабушкой Дойл. Если она и испытывала ужас перед тем, кем он стал, то никак этого не показывала. Впрочем, она не казалась испуганной.
