перед глазами поплыла, он прижал левую руку к стене, чтобы не упасть обратно. Судя по ощущениям и ломоте в костях, у него поднялась температура, и довольно высокая. С правой рукой все было плохо, малейшее движение причиняло нестерпимую боль, он уже не мог ею свободно шевелить. Побоялся смотреть, вместо этого стянул грязное одеяло на шее другой, пытаясь согреться.
За решеткой встал его следователь, Риз, разглядывая заключенного с каким-то любопытством. Райер отстраненно подумал, что в камерах проводятся свои опыты, только уже не анатомиками, а следователями.
– Плохо выглядите, – заключил гвардеец. – До суда дотяните, сделайте одолжение. Хотел сказать, что вечером придет медик осмотреть челюсть.
Слово «челюсть» было выделено голосом и подчеркнуто жирной линией. Риз прозрачно намекал, чтобы заключенный не пытался получить иной незапланированной помощи. Он хотел сломать того, к кому руководство относилось иначе. И морально, и физически. Неспешно подводил к увечью, за которое он не понесет наказания, ведь заключенный сам скрыл болезнь.
Отец не появлялся уже несколько дней, зато Дайтор Риз стал наведываться намного чаще. В один из визитов принес с собой нож и с ходу отхватил прядь белых волос.
– На память, – объяснил он преувеличенно вежливо и положил волосы в конверт, который потом исчез в одном из многочисленных карманов формы. – Я бы хотел еще получить ваши глаза. Очень редкая вещица. – Нагнулся, заглядывая в порядком помутневший ультрамарин. Усмехнулся, когда Райер никак не отреагировал. – Но это уже позже. Я подожду.
Медика прислали не из ксуров. Обычный, темноволосый виар в очках. Когда он пришел, Райер узнал, что наступил вечер. Понятие времени для него перестало существовать с момента заключения. Браслет отобрали сразу же, о солнце можно было только вспоминать. Тусклая, круглосуточно горевшая лампочка – все освещение, которое у него было.
Пожилой худой медик снял с него повязки, обработал швы. И на этом его работа закончилась, он начал собирать свои инструменты в сумку. Райер поморгал, наводя резкость. И первым делом спросил медика о Джуне Хоёне.
Медик же не расслышал имени, решил, что речь идет о главе Хоёне.
– Его вызвали в Первый центр.
Поэтому он и не приходил.
Райер словно разучился говорить за те дни, пока был обмотан повязками. Челюсть отказывалась двигаться, и он все ждал, когда она снова хрустнет от напряжения. Попробовал еще раз, старательно выговаривая буквы:
– Ди… Дж… Джун. Хоён?
Медик бросил быстрый взгляд из-под прикрытых век на горевшего в лихорадке парня и незаметно для надсмотрщика сунул ему в руку таблетку от температуры. Помимо челюсти у него была другая серьезная проблема, но выяснять ему запретили, а сам больной молчал. И говорить о чем-либо кроме перелома тоже не позволили.
– У инспектора Хоёна рецидив, – протянул Риз, наблюдавший за процедурой. – Его третий день охлаждают, но безрезультатно. Он впал в кому и не может сам дышать. Так что…
Недолго ему осталось. Тем более в отсутствие главы гвардии, сдерживающего одержимость анатомиков Джуном. Донатана Хоёна убрали из Третьего центра не просто так, Райеру вспомнились слова отца о том, что им также управляют.
И впервые увидел улыбку на лице Дайтора Риза.
Сопротивляемость
