— Ты мне скажи, что с девочкой?
— Ее вынес ты. Она даже не обгорела, только очень перепугалась.
— А ты, Шурка?
— Я погиб в огне, — грустно сказал Панов. — Все это очень странно, но как-то всегда получается так, что во всех моих стереокартинах сам я всегда погибаю.
1
— Шура, ты, конечно, классик в науке открытий, — сердито сказал Рой Васильев своему старому другу Александру Панову. — Но беда в том, что все твои необычайные идеи кончаются неизменно стандартным провалом. Эту постигнет та же участь. Я вынужден отказать тебе в помощи Панов молча смотрел на пол, опустив голову Он не умел спорить, не научился возражать. Наталкиваясь на сопротивление, он замолкал. На этот раз его молчание продолжалось так долго, что Рой заколебался. — Разумеется, если бы ты нашел группку глупцов, согласившихся на роль подопытных свинок… Панов мгновенно воспрянул духом. — У меня на примете есть как раз такая группа. Только они не глупые. Очаровательные ребята — энергичные, высокообразованные. Лучшего коллектива для испытаний и не пожелать. — Вот как? Если они умные — разве они согласятся? — Рой, — с чувством сказал Панов. — Проверка себя на интеллект и моральный уровень — только умные и хорошие люди могут на это решиться. — Кто они? — Ты слышал о них. Молодежный экипаж звездолета «Беллерофонт» У них особое задание — вылет в созвездие Гиад без тех ограничений, которые так мучительны в дальних рейсах. — Ты им уже рассказывал о своей работе? — Нет, Рой, но я глубоко убежден… Тогда поговори с ними. Если они согласятся, приведи их ко мне. У меня нет уверенности, что твоя уверенность оправдается.
2
Рой немного подосадовал, что проявил чрезмерную покладистость. Он снова повторил себе, что практических результатов его уступка иметь не будет. Шура, конечно, никого из астронавтов не уговорит идти в лабораторные кролики. Тем более что придется уговаривать не одного энтузиаста научных поисков, а целый коллектив — эксперимент по своей природе должен быть групповым. Велико же было удивление Роя, когда к нему явился весь немногочисленный экипаж «Беллерофонта», и капитан звездолета объявил, что команда единогласно постановила подвергнуться обследованию. Очередь они уже составили, вот список — первыми обследуются мужчины, начиная с капитана, потом — женщины. Когда начнем? — Постойте, постойте! — сказал порядком растерянный Рой — До эксперимента еще нескоро, надо подготовить аппаратуру. И вообще мне хочется с вами поговорить, потому что сам эксперимент… Чрезвычайно тонкие измерения психических полей, надеюсь, вы понимаете это? — В самих измерениях мы ничего не понимаем, — прямо сказал капитан «Беллерофонта». — И если вы собираетесь толковать с нами о конструкции ваших приборов, то это напрасная трата слов. Зато цель и конечные результаты обследования нас вполне устраивают. Скажу больше — именно этих результатов нам не хватает, чтобы счесть подготовку экспедиции полностью завершенной. Рой с упреком посмотрел на Панова. Шура сидел в сторонке, он был смирный, скромный, безгласный, почти неприметный. Он всегда так держался, когда надеялся на успех. Он сумел зажечь души этих шести молодых людей. Но представляют ли себе эти увлекающиеся юнцы, что реально таится за экспериментом? Рой всматривался в лица своих гостей. Они часто появлялись на стереоэкране, и потому казалось, что он хорошо знает эту славную шестерку, отважившуюся в такой дальний рейс. И даже не столько дальний, сколько долгий — самый долгий из всех доныне совершенных: рейс длиною во всю их жизнь и в жизнь нескольких поколений их потомков… И Рой сказал: — Вы обнаружили незавершенность своей подготовки? Это вынуждает меня спросить, как вам самому представляются задачи вашего рейса? — Это экзамен? — не очень дружелюбно осведомился молодой капитан. — Деловой интерес, назовем это лучше так. Капитан Анджей Корсунский, астрофизик и космонавигатор, взглядом посоветовался со своими, все пятеро дружно закивали. Они не опасались делового любопытства, их не страшили экзамены. Каждый мог бы сам отвечать на любые вопросы Роя, но они предоставили это своему капитану. Рой, слушая, любовался гостями. Только такие люди — рослые, сильные, открытые, мужественные, жизнерадостные — шли когда то завоевывать новые земли, только таким в наше время и возглавлять экспедиции, призванные колонизировать далекие, пригодные для людей планеты. «Хорошие ребята!» думал он, молча выслушивая обстоятельный ответ капитана звездолета, назначенного в скором времени навеки покинуть Землю. Анджей Корсунский рассказывал, как они, три готовые обручиться пары, горячо откликнулись на призыв принять участие в звездной экспедиции без возвращения на Землю. И как были рады, что строгий экзамен выделил их, как лучших кандидатов. И как удивлялись, что именно в их трех парах экзаменаторы нашли те решающие генетические различья и схожести людей, без которых их далекие потомки, призванные заселять еще не открытые планеты, не смогли бы воспроизвести собой если не все, то значительное богатство внешности, ума и способностей. И как они дружно помогали отбирать для экспедиции все, что необходимо в рейсе им самим, их детям и детям их детей, все то, без чего их потомки, высадившиеся на неведомую, удобную для жизни планету, не смогли бы начать новую историю человечества с того ее материального и духовного уровня, с какого они, молодые предки тех пока нерожденных людей, стартуют сегодня. Естественно, мы очень сдружились, продолжал Анджей Корсунский, посматривая то на Роя, то на свой экипаж. Ни у кого и сомнения не появлялось ни в личной влюбленности, ни в общей дружбе. В прочности своей любви, дружбы, взаимного уважения мы и без проверок уверены. Что нового нам скажет установление того, что я люблю Армину, а она меня, или что Альфред влюблен в Елену, а Павел в Диану, и что мы в целом — душевные друзья? Но, насколько нам известно, вы можете строго количественно определить силу наших чувств. Это совершенно меняет дело. Точное определение в физических единицах силы нашей влюбленности и крепости дружбы — это для столь долгого рейса, совершаемого в ограниченном объеме корабля, будет совсем не лишним. Даже наоборот — очень желанным. — Любовь, измеряемая в килограммах, дружба в центнерах, так? — спокойно уточнил Рой. — Хотя бы и так! — отпарировал Анджей. — Почему это вас смущает? Любовь в сто пятьдесят килограммов — это звучит неплохо! Такую любовь, вдвое больше моего собственного веса, я с гордостью преподнесу своей невесте. — До сих пор люди прекрасно обходились установлением простого факта любви и дружбы, не взвешивая эти чувства на электронных весах. — До сих пор людей не отправляли в далекий космос навсегда, на всю их жизнь. Новая обстановка диктует новые порядки. Мы должны гораздо лучше знать себя, чем те, кто остается на Земле или уходит в непродолжительные рейсы. Мы, экипаж «Беллерофонта», совершим обряд бракосочетания в день старта. И мне будет приятно вписать в наш брачный паспорт величину моей любви к невесте и силу ее ответного чувства, хотя бы эти наши чувства были измерены в килограммах, которые вам так не нравятся. Я бы не возражал и против тонн. Десять тонн любви — разве не отличная величина? Одна такая цифра внушает уважение! — Не перегрузите такими тоннами ваш «Беллерофонт», — по шутил Рой, пожимая плечами. Шура Панов все-таки добился своего. Души этой прекрасной шестерки горючий материал, и Панову удалось зажечь их. Капитан говорил с таким увлечением, его друзья так горячо поддерживали его без слов — радостными лицами, кивками, сияющими глазами, — что переубеждать было бесполезно. Рой повернулся к Панову. — Сколько понадобится времени для настройки аппаратуры? Панов быстро ответил: — Уложусь в неделю. — Хорошо — неделя.
