Забыв о завтраке, Житков поспешно надел ботинки и пошел в центральный пост. Переступая комингс, он быстрым взглядом окинул стоявших в ЦП людей, и от него не ускользнуло, что, встретившись с его взглядом, старший офицер поспешно отвернулся и с преувеличенным усердием занялся картой.
– Почему так звучат моторы? – резко спросил Житков.
Офицер пожал плечами.
– Главные моторы стоят. То, что вы слышите, – звук малого мотора, вращающего электронож.
Житков понял, что едва не попал впросак: командир этого корабля, несомненно, знал то, что оставалось неизвестным Житкову и о чем он не должен был расспрашивать.
– Что вы сказали? – спросил Житков, стараясь за наигранным бешенством скрыть смущение. – Вы запустили электронож? Разве я не приказал идти, пока не кончится лед?
– Он никогда не кончится.
Житков видел, что старший офицер с трудом сохраняет вежливость. Что же, если вывести его из равновесия и заставить нарушить дисциплину, – будет повод отделаться от этого назойливого, всюду сующего нос помощника. И Житков тихо, но настойчиво повторил:
– Я приказал идти, пока не кончится лед!
– Господин капитан!.. – офицер заносчиво вскинул голову. – Я хотел бы переговорить с вами наедине… – И, не ожидая ответа, он вышел из центрального поста.
Следом за старшим офицером Житков вошел в штурманскую рубку. Штурмана не было. Они оказались с глазу на глаз и молча глядели друг на друга.
– Ну-с? – сквозь зубы процедил Житков.
Офицер молчал.
Житков схватил его за грудь и встряхнул. К его удивлению, тот даже не сделал попытки защищаться.
– Чего вы хотите? – не повышая голоса, спросил Житков. – Мне не нужны ни соглядатаи, ни критики. Чего вы хотите?
Стиснув зубы, офицер застывшими в бессильной злобе глазами уставился на Житкова.
– Я не желаю задохнуться подо льдом из-за вашего упрямства, – прохрипел он наконец.
– Вам никогда не приходилось слышать о человеке по прозвищу «Капитан»? – спокойно спросил Житков. – Еще одна глупость, и вы уже никому не сможете рассказать о своем знакомстве с ним. Поняли вы, наконец, или нет?
– Я думал, что…
– За вас думаю я! – отрезал Житков.
– Но… ледяное поле казалось бесконечным…
– Вы оставили нас без энергии для моторов!
– Прорезав лед, мы пустим в ход дизеля и зарядим батареи.
– Хорошо… Теперь делать нечего. На этот раз я прощаю вам нарушение приказания, – произнес Житков. – Прогрызайтесь сквозь лед.
Офицер поспешно выскользнул из штурманской.
Через несколько минут Житков услышал радостные крики в центральном посту. Все приветствовали струю свежего воздуха, ворвавшуюся через аппендикс, выпущенный в дыру, прорезанную электроножом.
– Уберите аппендикс и пропустите в прорез малый перископ, – приказал Житков.
Первый же взгляд в перископ, и Житков торжествующе рассмеялся. Он молча взял за плечо старшего офицера и заставил его наклониться к окуляру.
– Теперь вы понимаете, что десять минут выдержки сохранили бы нам аккумуляторы и несколько часов времени? До чистой воды не больше двух-трех миль!
Подзарядив батареи, лодка снова погрузилась и, пройдя подо льдом последние мили, вынырнула на поверхность. Были включены дизеля. Корабль продолжал поход, одновременно заряжая аккумуляторы. Даже в самое светлое время суток Житков не погружался.
К вечеру вахтенный с мостика доложил, что видит землю. Штурман просил разрешения подойти ближе к берегу, чтобы обсервацией проверить счисление, но Житков решительно ответил:
– Оба мы – вы и я – не могли ошибиться в прокладке. А она у нас сходится абсолютно. Значит, мы находимся именно там, где должны быть, – на траверзе бухты Сельдяной. Будем держаться как можно мористей, пока темнота не сгустится. Я хочу быть уверен в скрытности нашего подхода к проливу.
– Но если и здесь нужно ждать темноты, то к чему тогда лодке ее невидимость? – недовольно проворчал штурман.
Ура! Теперь Житков знал все! Он знал – лодка невидима. Это и есть ее вторая и главная «тактическая особенность».
Но, черт возьми, значит, нацисты обогнали в этом деле советский флот! Или попросту выкрав основу работ Бураго, довели их до конца?.. Так или иначе…
– Если вам непременно хочется, – сказал он штурману, – мы войдем в пролив в самой светлое время суток, – пожалуйста!
– Нет, это было бы, конечно, ошибкой. Попадись нам на пути самолеты, они обнаружили бы наш погруженный корпус, но я не понимаю…
– Очень об этом сожалею, – перебил его Житков, – но зато понимаю я: если нас не видно, то слышно.
– У русских нет средств услышать нас на таком расстоянии.
– Если бы я не побывал в Советской России, то, может быть, думал бы так же. Но я там был…
– Не переоцениваете ли вы противника, господин капитан? – усмехнулся старший офицер. – Ведь речь идет о пресловутом «ухе Найденова»?
«Фу, черт их дери! Они знают и это! Однако разведка у них, видно, работает не так плохо, как мы воображаем».
– Вы тоже слышали о нем? – спросил Житков, стараясь остаться равнодушным.
– Откровенно говоря, я думаю, что это одно из средств устрашения, а не реальный прибор, – с самодовольством ответил офицер. – Пока еще ни один такой прибор не попал в наши руки. Быть может, его и вообще-то не существует?
У Житкова отлегло от сердца.
– Мы проникнем в пролив, когда русские будут вполне уверены в его неприступности, – сказал он, чтобы переменить разговор.
– Да, господин капитан.
Оттянуть операцию до ночи Житков старался не из опасения быть обнаруженным, как думал старший офицер, а лишь ради того, чтобы не дать возможности штурману опознать по береговым ориентирам, что лодка войдет не в пролив, ведущий к Сельдяной, а в пролив Кривой губы. Темнота и незнакомство с берегами не позволят нацистам обнаружить «ошибку» в прокладке, сделанную Житковым при изготовлении копии с карты.
Но Мейнеш, Мейнеш! Видел ли он карту? Понял ли, что изменение прокладки приведет лодку вовсе не в Сельдяную?
Мейнеш! Вот к кому сейчас непрестанно обращалась мысль Житкова.
Он поставит мины в горле Кривой губы, куда корабли противника пойдут для высадки десанта. Проход в советском минном поле перед Сельдяной останется чист. Советские корабли выйдут из нее по тревоге и добьют десантные суда, которые не подорвутся на минах, расставленных Житковым.
Изменение на несколько градусов в прокладке на карте – вот все, что сделал Житков, чтобы на сто восемьдесят градусов повернуть результаты немецкой диверсии.
После этого ему останется всплыть вблизи своей базы и, не дав немцам утопить лодку, передать ее в руки советского командования.
