плохо?
- Мне? Да не… нормальненько… Василька навестить хочу. Может, он и погань редкостная, да… пока там висели, многое передумалось.
Взгляд Тихони затуманился. Он чуть качнулся вперед, показалось даже, что того и гляди упадет на руки, но нет, удержался.
- Я их тоже видел… мертвецов… много-много мертвецов… всех, кого я… и сам, и не сам… никогда бы не подумал… и Васька вот… к нему приходили тоже… но меньше, чем ко мне. Мы оба оттуда быстро ушли, если и задело, то краем. Но я видел. За мной мертвецов больше. Много больше. Только он там, на допросе, а потом суд и Васька сядет. Как убийца. А я? Я кто тогда? У меня ж руки вот… - он поднял руки. Нормальные и даже почти чистые. – В крови все… а все одно живой.
- Если живой, значит, отпустили…
Её ли милостью, силой ли его креста, который тоже защищает, хотя и не знаю, как… главное, что он живой. И я. И Бекшеев. А что до Васьки… пусть суд решает.
- Ты ж не для забавы убивал, - говорю ему то, что говорила себе же. – Не из веселья… и уж извини, ты людей не жрал.
- А…
- А это Бекшеев нам потом расскажет. Когда посторонних ушей не будет. Ну, иди, а то ж уболтаемся. А я с Софкой и вправду хочу словечком перекинуться. Небось, ждет уже, поганка…
И вправду ждала.
Во дворе госпиталя. На лавочке.
Желтое платьице в узкую полоску, перехваченное на талии пояском. Поясок тонкий и беленький. Талия тоже тонкая. Шляпка из итальянской соломки. Короткие, по новой моде, перчатки с перламутровыми пуговками. И тросточка на коленях.
- Ругаться будешь? – Софья не встала, но мое присутствие почуяла сразу. И повернулась.
- Буду, - говорю. – Дар вернулся?
- Не знаю… но…
- Софка! – рявкнула я. – Играть со своим некромантом будешь.
- Я не играю! – возмутилась она вполне искренне. – И… не вру. Клянусь даром! Не вру… просто… еще не до конца разобралась. Это… не как раньше. По-другому. Я не могу повлиять на вероятности. И вижу далеко не все. Самые вероятные только, а это здорово ограничивает возможности для маневра…
Я села рядом.
- Но видишь?
- Вижу… и то, не когда сама захочу, а когда… получается? Случается? Но ведь все живы!
- Рассказывай, - потребовала я.
Софья вздохнула.
Посмотрела на небеса. И снова вздохнула.
- А зрение так и…
- Должно было?
- Надеялась… но теперь я все равно вижу больше, - она стянула перчаточку и пальцы её скользнули по скамье, пробираясь в узоре трещин. – Еще тогда… дома… мне показалось, что я должна ехать. Обязательно! Что, если не поеду, то случится очень-очень плохое.
Поехала.
И плохое все равно случилось.
- Потом… когда я увидела Яра…
- Влюбилась?
- Да ну тебя! – Софья покраснела. – Это… это другое! Совсем.
Киваю.
Другое – значит, другое. Мне ли соваться. А она все одно сопит, что еж рассерженный.
- Не обижайся… он вроде ничего такой. Симпатичный…
- Сильный.
- А тебя… ну… не пугает. Некромант и все такое?
- Нет. У него хорошая сила…
Да? Вот… вкусы у людей, конечно, разнятся, я это знаю, но чтоб до такой степени.
- Дело не совсем в этом…
- Я к Бекшееву перееду.
Надеюсь, он не станет возражать, а то ж мало ли, вдруг да у него иные планы имеются. Хотя… все одно перееду. Если не к нему, то… куда-нибудь.
- Знаю.
- Софья!
- Что?
- Вот… мне хочется тебе щелбан дать.
Она зажмурилась и наклонила голову, пробормотав:
- Прости!
- И за это тоже. Я себя чудовищем чувствую… рассказывай дальше. А то ж мне Бекшеева караулить.
- Вероятности, - Софья выпрямилась, и в перчатку свою вцепилась. – Мертвые… мертвые устали здесь быть…
…деревню проверяли, и протоколы есть. И верю, что проверяли хорошо. Вот только искать тьму следовало не там. Среди обугленных развалин жило лишь эхо её, неуловимое людьми, но ощутимое, заставляющее отступить.
А души собрались в ином месте.
- Темный источник был на грани выброса, - теперь Софья говорит сухо, словно доклад читая. – Прогнозируемый срок – от полугода до девяти месяцев.
Я поежилась.
Темный источник – это… это еще та дрянь. И выброс. И мертвецы, которые получили бы свободу, а еще… мало ли, что в местных лесах зарыто. И что восстало бы, откликаясь на эту, стихийную силу.
- Дело даже не в нем. Общий уровень напряженности высок. Тут… за городом, перед городом… шли сражения. В начале войны. И потом… и люди умирали. Много.
Насильственной смертью.
- Потом лагерь. Эксперименты эти. Они тоже влияли. И смерти.
Военнопленных на этой земле осталось много.
- Мертвецов хоронили тут же.
А души вновь стекались к источнику.
- Эти смерти рождали эхо. И полнили источник…
Смертей было много. И много силы. Не той, концентрированной, которая опасна сама по себе. Но киваю… писать ли об этом в докладе? Точно – нет. Говорить ли Одинцову?
Тогда придется сказать и про Софью.
И про её очнувшийся дар.
Смотрю. И она неловко улыбается.
- Я… сама… думаю, он уже все понял. Но… мы разберемся.
Хотелось бы верить.
- Вероятность… вероятность один, - голос стал сух. И пальцы сжались. – Попытка ликвидации объекта при разрозненной группе. Процент успеха – девять целых и три десятых. Сопутствующие жертвы…
- Софка, я тебе точно по лбу хрястну. Ты не аналитику отчет составляешь! Ты мне нормальным языком скажи. Какой, на хрен, объект… Михеич? Мозголом?
- Мозголом. Я… не хочу его… по имени, - её передернуло. – Имена оставляют след в мире… и люди, которым они принадлежат, тоже… пусть мир его забудет. Пусть!
- Забудет, забудет… итак, если бы Тихоня попытался свернуть ему шею…
- Его убили бы. Ударом, - Софья коснулась лба.
- Он был как бы не совсем здоров, этот… Мозголом.
А и вправду, лучше, чем по имени. Нет, мир этого урода точно забудет, а мертвецы- позаботятся о его душе.
- Пусть. Сил бы хватило. На Бекшеева… на Тихоню. И на тебя бы, когда ты появилась. Ты бы, может, и выдержала… выжила… тут смутно. Тихоня… вряд ли.
А про Бекшеева и говорить нечего.
Запереть его, что ли? В тихом безопасном кабинете. И стены
