Понятно? В любое время дня и ночи».
Он так смотрел, что таджик струхнул, на меня оглянулся и закивал головой, часто-часто. Я тогда ещё подумал: и до тебя, чурка, дошло, наконец, в какую кашу ты вляпался.
В общем, случайный, неслучайный, – газовщик, водопроводчик, пацан к соседской девке, – мы должны это видеть и быть готовыми к любым неожиданностям. К каким таким неожиданностям? – и мне тоже хотелось уточнить. Но я молчал в тряпочку.
Для того, чтобы всё видеть и быть ко всему готовыми, установили три видеокамеры. Маленькие такие, их сразу и не заметишь, ежели специально не приглядываться. Над подъездом во дворе – первая. Внутри, над входной дверью – вторая. А третья – на нашей площадке. Пришли какие-то мужики, за полдня всё поставили. А, кроме того, три компьютера: Димычу, Нурали и – мне.
Да, и мне! Галька чуть не подавилась от удивления, но ничего, зараза, не сказала, будто ей каждый день в квартиру компьютеры притаскивают.
Зато потом она сказанула, когда увидала на экране компа сразу три картинки: двор и две лестничные площадки. Головой покачала и говорит: «Добром это не кончится». Я спорить не стал. Баба, чего её слушать.
Ну и Димыч ещё дверь себе добавил, тяжеленную такую, пупок надорвешь. И сигнализацию хитрую, которая ему на мобильный сразу сообщала, если кто чужой припрётся. Ему, мне и Нурали, да ещё сирену врубала на весь подъезд. А если вовремя сирену не отключить – на весь двор заревёт, так что вся Сухаревка на ушах будет.
И наша задача: не допустить, чтобы хоть одна живая душонка проскользнула мимо нашего внимания. Первый рубеж – за Нурали. Он или его людишки, во дворе и за экраном компа должны всё видеть и сообщать про любое подозрение. Ну а затем – уже я на стрёме. У меня переговорное устройство. Динамик и микрофон на Димкиной двери, а переговоры веду я, из своей квартиры.
Вот так вот. Всё очень серьёзно.
Первая неделя прошла спокойно. Никто нас не беспокоил, мы уже с Нурали решили, что работа у нас такая – деньги получать ни за что ни про что.
Но тут пошло-поехало.
Стали приезжать машины во двор. Вроде бы, мало ли какие машины могут к нам заворачивать. Жильцов – туча. Рядом банк, офисы всякие.
Мы с Нурали тоже сначала думали, что это к жильцам или банковские, просто места для парковки нет, вот они во двор и лезут.
Но потом стало видно: кто – к нам, а кто – случайная шушера.
Наши-то клиенты – они себя ведут совсем по-другому.
К примеру, приедут, станут – и никто не выходит из машины минут пять-десять. Потом выйдет один, а другой в машине сидит, за рулём. Выйдет один, закурит, постоит так, будто ему всё по барабану, а сам взглядом по двору шарит. Потом обязательно голову задерёт и все верхние этажи обсмотрит. Потом – снова в машину, посидит, с напарником, что-то перетрёт. Дождутся жильца – и сразу к нему пристраиваются, пройти вместе с ним. Поднимутся к нам на этаж, но до площадки не доходят. Снова вниз – и уехали.
Или вот – приезжают по трое, по четверо-пятеро. Двое внизу, остальные добры молодцы – в подъезд, стучат. Нурали выходит, открывает. Они его – в сторону, молчи, чурка, – и наверх. Я уже сижу, смотрю. Прибежали, стучат. Я вступаю в переговоры. Им, понятное, дело – подать Димыча. Я им: кто такие, почему без записи? Они, в микрофон: мол, открывай, такой сякой, а то сейчас дверь к такой-то матери вышибем. На что я им отвечаю, что дверь не так просто вышибить, а сразу после того прискачут менты, они тут, за углом, через два дома располагаются. Услыхав про ментов, добры молодцы начинают звонить по мобильнику. Обычно тому, кто сидит внизу в машине. Иногда тот, что в машине, звонит ещё кому-то. Но всегда после этого добры молодцы бегут вниз и уезжают.
Про всякую одиночную шантропу я не говорю. Эти трутся во дворе, лезут в подъезд, но Нурали таких вычисляет и с ними не церемонится.
Самое простое, конечно, и самое приятное, когда всё по плану. Приходит посетитель, неважно, один или с молодцами, – всё в этом случае происходит тихо, мирно, вежливо. Посетитель – в квартиру, добры молодцы – на площадке, а я за ними секу. Иногда выхожу, как будто простой сосед, покурить вышел. Ребята на меня смотрят волком, а я хоть бы хны. Покурю, постою, рассмотрю гостей – и к себе. Вообще-то мне Димыч такие фокусы запрещает, но иногда я балуюсь. Скучно же день-деньской за экраном. От электронных этих игр – уже тошнит. А интернет Димыч не позволяет. Говорит: купи себе свой комп и делай с ним что хошь, ты ж теперь – типа рабочий человек. Смеётся.
Ну а с сигаретами – лажа получилась.
Я уже намылился вниз, на Садовое, а словно нечистая сила под руку: вон, у Димыча, за дверью…
Открыл, сразу к сигнализации, снять. Гляжу: а она не выставлена. Тут бы мне и смекнуть, что дело-то нечисто. Ну, взял пачку из блока и убирайся подобру-поздорову, но жадность фраера точно погубит. Я безо всякой, значит, мысли – в Димкин гардероб и ну по костюмам шарить. Знаю, нехорошо, ведь он мне зарплату платит, но не удержался… В одном кармане полста нашёл, в другом – пятихатку… Вот живут люди, деньгам счёт не знают. Пятисотенная у него вместе с мелочью валяется.
Ладно, выхожу из прихожей. Не знаю, зачем я оглянулся. Шёл бы себе домой, так нет, надо сунуть нос в каждую дырку… И вот на Димкиной широченной кровати, где он баб своих пользует, лежат двое. Полумрак, шторы задёрнуты, но видно, что – двое, что – мужики… И лежат эти двое – так, что у меня душа начинает в пятки проваливаться. Лежат, вытянулись, руки по швам. Не на груди руки-то, как у покойников, а – вдоль тела. Так что бояться вроде и нечего, а у меня очко играет. Я смотрю на этих лежащих и даже какая-то дрожь пробирает. Стою – и с места не могу сойти.
И тут один из них вдруг приподнимается и как гаркнет:
– Ты что здесь шастаешь, урод!
У меня немного отлегло, потому что уродом меня только Димыч называет.
А он, этот лежащий, то есть уже вставший, идёт ко мне. И я вижу, что это не Димыч, а совсем наоборот, – Сашка.
Походит ко мне Сашка, смотрит какими-то страшными глазами, берёт меня за шкеботину и говорит:
– Ты меня достал, Гришка! У тебя опять на сигареты не хватает? А ну, пошёл вон!
Тащит меня в
