прихожую, выталкивает наружу, так что я лбом чуть свою собственную дверь не выломил.
Ну, я сажусь на своё рабочее место, пялюсь в экран, в себя прихожу.
Минут через пять выходит на площадку Сашка. Показывает мне в камеру кулак, идёт вниз.
Я ничего не понимаю, но моё дело – сторона. Ещё через пять минут выходит сам. На меня, то есть, на камеру – ноль внимания и – вниз. Я – на лестничную площадку, гляжу: во дворе Нурали ему кланяется, а он, Димыч, пёхом – под арку. А «Тойоты» его – нету…
Заходит Галька, смотрит на меня.
– Ты чего?– спрашивает.
– Ничего, – отвечаю я.
Она качает головой.
– Доиграетесь, – говорит и уходит.
Звонит Нурали. Осторожно так: мол, всё в порядке?
– Что ты имеешь в виду? – ору я.
– Не знаю, – отвечает Нурали.
Саня. Как вышибают души
Мы договорились с Димкой, что я пойду к ресторану пешком, а он меня проводит на машине. Мало ли что. Конечно, его помощь ничего бы не дала, если бы это самое «мало ли что» наступило – то есть, если какой-нибудь обиженный бандюга-олигарх-торговец решится на крайние меры. Но – все под богом ходим. Или – не знаю теперь под кем. В любом случае, кто-нибудь да будет свидетелем похищения известного журналиста. Или покушения.
И вот я выхожу на Садовое кольцо, через подземный переход перебираюсь на другую сторону. Жду, пока Димка развернётся под эстакадой. Потом, не торопясь, иду вверх. А он, вижу краем глаза, – потихоньку рулит за мной.
Начало седьмого, народ валит сплошным потоком. Женщины, каждая вторая, бросают взгляды на меня.
На меня?
Проходя мимо витрины офиса, я гляжусь в зеркальное стекло. Молодой статный мужик в бежевом костюме. Я поднимаю руку – и он поднимает. Я трясу головой – и он повторяет. Там же, в стекле – видна подъехавшая «Тойота». Кто за рулём – не разобрать. Мне ужасно хочется рассмотреть, я оглядываюсь.
Сидит мужик. Ничего особенного. Ужасно знакомый мужик. Только вижу я его обычно не за рулём иномарки, не в чёрных очках, а в зеркале своей ванной комнаты.
Я смотрю на мужика, он – на меня. Затем он делает знак: иди.
Верно, надо идти. Во-первых, могут следить. Мало ли что. Во-вторых, скоро Аня придёт. Нехорошо, если она придёт первой.
Иду дальше. Толпа обтекает меня. Чужие запахи. Мгновения чужой жизни. Взгляд, прядь волос. Радость, грусть, усталость…
Звонит телефон. Я стучу по карманам. Нахожу.
– Ты чего? – это Димка.
– А что? – спрашиваю я и не узнаю свой новый голос.
– Видел бы ты себя со стороны! Ты как-то встряхнись! Ты на себя совсем не похож. То есть на меня. Тебе что, так плохо в моём теле?
– Твоё тело великолепно, – говорю я.
– То есть, претензий нет? – уточняет Димка.
– Ни одной, – говорю я. – Просто… Не привык, наверное.
– Побольше наглости. А то женщина заподозрит, у них чутьё звериное.
– А ты как в моём? – спрашиваю я.
– Отлично! Только… у тебя что, геморрой?
– Какой ещё геморрой? А что это такое?
Но Димка уже хохочет, остряк-самоучка.
Он прав. Надо брать себя в руки, то есть – быка за рога. Пути назад нет, мы перешли какую-то грань, теперь либо всё будет возможно, либо случится что-то такое, что враз вернёт нас на самую простую грешную землю.
Когда Димка рассказал мне свою историю, я ему сразу поверил. Конечно, не знай я его с детства, я принял бы его за психа, обошёл бы стороной и поплёлся бы своей дорогой. В свою обыкновенную жизнь.
Но Димка – дело другое. Не то чтобы я сразу ему поверил до конца, но… Вот представьте себе: приходит ваш друг и заявляет вам: я знаю, как тебе получить твою женщину, твоего кареглазого ангела.
И как же это сделать? – спрашиваете вы. – После того, как она отвергла меня.
Ты возьмёшь моё тело, – говорит ваш друг. – Всё остальное я уже приготовил.
Оказывается, ваш друг успел познакомиться с вашей недоступной женщиной, успел её заинтересовать, и остаётся одно, последнее свидание, после которого можно пожинать плоды.
Одно? – спрашиваете вы.
Одно! – уверяет ваш друг. – Нынче такие правила в приличном обществе. Первый раз познакомились, посмотрели друг на друга. Во второй раз – пообщались как друзья. А в третий раз – можно пробовать друг друга на вкус, на запах, на глубину. На самую полную глубину…
Так и сказал Димка: возьми моё тело, и женщина, тебя отвергнувшая, будет твоей.
Он сказал эти слова и смотрел на меня с тем выражением на лице, которое было мне хорошо знакомо. С таким лицом он стоял перед толпой шпаны на Лосинке, много лет назад, когда мы учились в седьмом классе. Мы загулялись, попали в чужой район и напоролись на чужую толпу. Их было человек десять, от мелюзги до взрослых парней, и они хотели развлечься. Не просто набить нам морду, а насладиться тем, как мы будем унижаться.
А Димка стоял перед ними и смотрел им в лица так, что главный у шпаны крикнул: «Убери глаза!».
А потом они нас били. Сначала мы сопротивлялись, но их кулаки летели со всех сторон, и они сшибли нас на землю. И продолжали бить ногами, и мы закрывали голову и лицо, но не просили пощады.
Когда шпана, удовлетворённая, оставила нас в покое, – мы сидели на земле, отряхивались. И я, помню, сказал Димке: «Убери глаза!», и он захохотал, и мы вместе смеялись всю дорогу, пока возвращались домой.
Вот за это я люблю моего Димку. Он большой пижон, мы разные люди, но – Димка никогда не отводит глаз.
В тот вечер он пришёл ко мне и принёс деньги. Высыпал из сумки кучу долларов.
Велел сделать ремонт в моём жилище стоика. Чтоб не стыдно было привести прекрасную женщину.
«И купим тебе машину, – добавил. – А то твои права скоро выйдут из моды».
Он уже всё продумал.
Я смотрел на эти доллары. Пачки лежали такой художественной горкой, они выглядели диковинкой на моём столе…
«Я знаю, о чём ты думаешь, – сказал Димка. – Да, я нашёл хорошую жилу».
Я поднял глаза на него.
«Ты прав, – сказал Димка. – Возле таких жил долго не живут. А что наша жизнь? Игра. Главное – вовремя выйти из неё. Я смогу».
Вот тогда он и предложил взять его тело. Чтобы получить Аню.
И он стал учить меня – летать.
На это ушло две недели. По ночам я тренировался, учился приподниматься над телом и видеть его стороны. Потом приезжал Димка, в сотый раз объяснял, как нужно действовать, чтобы перейти черту и выпрыгнуть из тела.
«Ты должен увидеть себя – как я тебя сейчас вижу, – горячился он. – Вот этот шрам на лбу, вот эти волосы немытые…»
Но ничего не выходило, я ощущал какое-то препятствие, и у меня стали закрадываться такие мысли, что либо я не
