– Минут сорок, как в город уехал. – Она тревожно-вопросительно взглянула ему в глаза. – Должны были встретиться… на дороге.
– Заснул я, – оправдываясь, признался Борис. – Свернул к речке и заснул. Природа дивная, опьяняет.
Женщина молчала, всё осматривала его, беспокойство её нарастало. Борис решился. Достал из записной книжки точную копию тысячерублёвки, полученную от Службиста, протянул ей. Она взяла неохотно, без интереса подержала в руке. Спросила бесцветным, каким-то неживым голосом:
– Из Москвы?
Борис утвердительно кивнул.
– Фальшивая?
Он не стал вдаваться в тонкости, до конца непонятные и ему самому, снова кивнул.
– Так и думала. – Она вернула ему тысячерублёвку. Передёрнулась от нервной дрожи, но взяла себя в руки, как будто испытывая некоторое облегчение. – Друг его… местный налоговый инспектор… Это он послать посоветовал. Здесь никто не отличил от настоящих. Чай будете?
Не дожидаясь ответа, направилась на кухню. Борис пошёл следом. Она зажгла газ, поставила на плиту чайник.
– Почему ж решили, не настоящие?
– Это у вас там, новые ходят… А эти были совсем новые. Хрустели. Даже жалко было… – Она вдруг обернулась к Борису. – Ему нельзя связываться с полицией. Вам этого не понять. Вы не сидели в тюрьме.
«Да уж», – подумал Борис.
Женщина взяла с полки сигареты, закурила. Сигарета дрожала в её пальцах. Борис не торопил, ждал, пока она успокоится.
– Кто-то охотился без лицензии, – мягко высказал он предположение. – А расплатился этими… деньгами.
Она не сразу, слабо мотнула головой в подтверждение его догадки.
– В общем, из корпорации этой, – наконец проговорила она. – Программист охраны. Не знаю, что это значит…
– Женька? Его Женькой звали? – Он вспомнил вечеринку у Набокова, здоровяка, который заходил на кухню за вином и удивлялся отсутствию программиста охраны объекта «А», некоего Женьки. – Может, Евгением?
– Н-да, – припомнила она. – Евгением. Денег у него много… Таких.
Участок дороги, где полосой прошёл грозовой ливень, был словно насквозь промокшим, но Борис торопился, не сбавлял скорости. И хотя тормозил он, как только мог, по скользкому асфальту его пронесло с полсотни метров от места, в котором заметил другую машину. Ему пришлось проехать задом, прежде чем вновь увидал тёмно-серый японский лендровер. Тот совпадал с описанием машины лесника, полученным от его жены, и стоял в стороне от дороги в густом кустарнике.
Голова крупного мужчины лежала на руле лендровера. Она была прострелена и зависала, подбородком упиралась в клетчатую рубашку, обтягивающую широкую грудь. Мужчине было за пятьдесят, но выглядел он моложавым, очень сильным и привлекательным для женщин. Стёкла машины остались целыми, без следов от пуль, и Борис осторожно открыл дверцу. Внутри салона тоже не обнаружил ни признаков погони и внешнего обстрела, ни борьбы. Мужчина, похоже, не ожидал такой развязки, был застрелен сидящим рядом, знакомым, возможно, случайным попутчиком, который попросил подвезти. В одном из карманов одежды убитого Борис нашёл документы. Заглянул в водительское удостоверение и вернул документы в тот же карман. Это был лесник. Осмотрев соседнее сидение, Борис бегло оглядел заднее. Ничего стоящего внимания не оказалось, и он попятился, выбрался с головой из салона. Распрямился, и… спина упёрлась в дуло пистолета.
– Да, это лесник, – произнёс за спиной голос с кавказским выговором, голос того, для кого убийство обычное дело. – Ездил к нему, зачем? – В подтверждение серьёзности вопроса дуло больно толкнуло позвоночник, без слов объясняя, – в лучшем случае, он ненужный свидетель.
– Хотел… хотел купить… оленины. Знаю, это незаконно, – на ходу придумывал, торопливо говорил Борис. – Не могу заснуть. Закрою глаза и вижу: кусок оленины… скворчит на сковородке.
Послышался шёпот, и у Бориса засосало под лопаткой: раз есть сообщник – дело плохо. Сообщник прошептал что-то тому, кто держал пистолет, и последовал новый вопрос.
– Зачем ты прибыл сюда? – требовательно спросил убийца.
– Это не моя тайна… – Борис дёрнулся, в позвоночник грубо, больнее прежнего ткнули пистолетом. – Да чёрт с ним! Всё равно заплатил мало. Меня прислал фирмач, конкурент… Успехи корпорации рождают зависть, – он попытался последнюю фразу подать шутливо. – А я спец по промышленному шпионажу.
– Насчёт спеца, не врёт, – на этот раз внятно прошептал другой голос.
– Короче, – объявил убийца. – Ты едешь за своими шмотками. А вечером чтоб духу твоего не было! У тебя со слухом хорошо?
– Так и сделаю, друг, – торопливо ответил Борис. – Плюну в харю тому, кто прислал. Только из тюрьмы вышел…
– Короче, – голос убийцы стал почти дружелюбным. – За тебя мне не платили. Закрой глаза, считай до трёх.
– Ра-аз, два-а, – раздельно и медленно начал считать Борис, напрягаясь всем телом, зная, что за этим последует. – Три.
Едва произнёс «три», сильный удар рукояти пистолета по затылку оборвал все его мысли. И он провалился в жуткую чёрную бездну.
Первые проблески возвращения сознания были зыбкими, мучительно неприятными. Продолжалось это, бог знает, сколько времени. Затем сквозь тошнотворный, тягучий звон в ушах он расслышал слабый стон и приоткрыл глаза, – с большим трудом, но приоткрыл. Сначала ничего не понял. Щека и нос упирались в сырую, прохладную траву, и на широченном смятом стебле суетился пребольшой муравей, – монстр, а не муравей. Чувствуя, так лежать неудобно, он стал понемногу подбирать под себя колени. Наконец, смог привстать на четвереньки, начиная сознавать, – слышанный им стон был его собственным. Муравей отдалялся от глаза, приобретал обычные размеры. Его же пошатывало, стошнило и вырвало на траву, на муравья. Вырвало основательно, – после чего пришло облегчение. Он судорожно, глубоко вдохнул, выдохнул, опять вдохнул и выдохнул горную свежесть всевозможных лесных запахов, и с каждым разом ему становилось легче дышать и вспоминать происшествие. Опять моросил дождь, уже холодный, предвечерний. Лендровера с мёртвым лесником не было видно; тогда как его оставили лежать на том же месте возле кустарников.
Поднявшись на ноги, он постоял, постепенно обрёл ощущение устойчивости такого положения тела. Затем выбрался на дорогу. Странно долго приближался к своей машине, и когда всё же плюхнулся на сидение, его опять противно стошнило. От продолжительного лежания на траве одежда стала неприятно сырой. От этой сырости знобило, мышцы теряли упругость, порождали неуверенность в способности должным образом двигать руками, ногами, управлять рулём. Но голова, чувства быстро преодолевали отупение. Он включил зажигание, Гепарда тронулся с места, и, мысленно умоляя, чтобы тот не подвёл на спусках и поворотах, напряжённо стараясь удержать колёса на полосе асфальта, он смирил его прыть, принудил тихо покатить по направлению к городку.
