моральные принципы не его сильная сторона. Уолдер был прав, Хантер Дельвего – худшее, что могло случиться с Кимберли Кордеро.
Но в то же время единственное, что ей может помочь.
Сейчас она сидит за столом и рисует. У нее отлично выходит. Если бы она не попала в лечебницу, ее бы наверняка ждало будущее художника.
Ей уже несколько недель не дают зелья. Теперь вместо тумана в ее глазах боль, смешанная с усталостью. Он знает этот взгляд: в минуты просветления многие безумцы ненавидят самих себя, раз за разом спрашивая у богов, за что же они насылают такие кары.
– Как ты себя чувствуешь?
Она поднимает взгляд.
– Отлично.
– Помнишь, мы говорили о лечении, Ким? О том, чтобы помочь тебе?
– Такого лечения не существует.
– У меня есть сестра. Кристина Дельвего. Она очень талантливый менталист. И она как раз исследует болезни, подобные твоей. Давай я вас познакомлю? Кристина поможет тебе, я обещаю.
Она отрывается от блокнота, и Хантер может видеть рисунок. Это миловидная светловолосая девчушка лет десяти.
– Кто это?
– Не знаю.
– Красивая. У тебя талант.
– Когда вы познакомите меня с Кристиной?
Он смотрит ей в глаза, медленно проникая в сознание.
– Сейчас.
На то, чтобы создать образ в ее голове, не требуется много времени. Достаточно лишь обозначить парочкой штрихов – воображение доработает его самостоятельно. Ей нужно лишь показать дорогу к воспоминаниям и знаниям, которые ему так нужны.
Которые помогут поймать проклятого Кордеро.
Ментальное вмешательство – двухсторонний процесс. Но Хантер убеждает себя, что забыл об этом. Ведь это так легко и просто.
Поверить, что желание, которое испытывает Ким, – ее собственное, а не отражение его.
И когда она тянется к его губам – ответить, впиваясь жестким поцелуем в мягкие, но искусанные до крови губы. Прижать к себе, наслаждаясь теплом ее тела. Вдохнуть запах мыла для волос и шоколадного печенья.
Это все только ее.
Так проще жить с самим собой.
Утром я столкнулась с Кортни.
Эта встреча выбила из колеи, я специально встала рано, чтобы принять ванну, побыть немного в одиночестве и подумать. Я не знала, отправят меня обратно в лечебницу или позволят помочь с поисками отца не только показаниями, но на всякий случай хотела насладиться удовольствиями, которых была лишена.
Если мне не изменяет память, полотенца хранили в кладовке рядом с ванной на первом этаже. Там меня и обнаружила Кортни. При виде нее мне стало стыдно: наверняка она испугалась, услышав шум. Они с Гербертом заняли спальню на первом этаже.
Мы застыли, глядя друг на друга, и ни одна не знала, что сказать.
– Хотела принять ванну, – наконец решилась я. – Ты не против?
– Об этом стоит спрашивать твоего целителя.
– Мне не запрещали принимать душ. Но в лечебнице нет таких ванн.
Сестра равнодушно пожала плечами и развернулась, чтобы уйти.
– Кортни! – окликнула я. – Подожди…
Она не хотела со мной говорить, это читалось во взгляде, в выражении лица, в закрытой позе. И я испытала сожаление: когда-то при виде меня ее взгляд теплел.
– Я знаю, что много всего натворила. Мне кажется, глупо будет пытаться просить прощения. И оправдываться странно. Вряд ли «я пыталась убить тебя, потому что у меня съехала крыша» сойдет за объяснение. Я просто не знаю, как вести себя и как общаться с вами.
Кортни долго молчала, уставшим взглядом буравя стеллаж с полотенцами и халатами.
– Я тоже не знаю, Ким. Ты не просто «пыталась убить меня». Ты убила Кристалл, ты издевалась над нами, ты рассказала всем о бесплодии Кайлы, ты убила ее лучшую подругу, стреляла в Герберта, едва не утопила меня в озере, а позже заперла в гробу, ты отрезала мне волосы, пока я спала…
– Я не…
Она остановила меня взмахом руки.
– После того как ты оказалась в лечебнице, наша семья едва не развалилась. Мы понятия не имели, как жить дальше и для чего вообще это делать. Зачем вообще приводить в этот мир детей, если с ними может случиться такое, а мы даже не поймем, как им плохо. Я много читала. О ментальной магии, о безумии, о душевных болезнях, обо всем! Искала ответы, объяснения. Оправдание себе, что ты стала такой не из-за моего побега. Что я не бросила тебя наедине с болезнью, что никто не смог бы предсказать, во что ты превратишься. И знаешь что?
– Что? – глухо отозвалась я.
– Ты правда больна. И нуждаешься в помощи. Никто не заслуживает того, через что ты проходишь на лечении. И…
Ее голос сорвался.
– Того, что натворил наш отец. Но ненависть, Ким, та ненависть, которую ты к нам питала и питаешь, она взялась задолго до того, как ты сошла с ума. Ты ненавидела нас за то, о чем мы даже не знали. И на что не могли повлиять.
Закусив губу, я молчала. Кортни была права. Они с Кайлой не могли узнать, как мне было страшно и больно. А если бы и узнали, не смогли бы ничего сделать. Но я ненавидела их. Убивая – думая, что убиваю, – отца, планировала отомстить и им.
– Я рада, что тебе легче. И рада, что ты больше не собираешься меня убивать. Но не проси быть гостеприимной сестрой.
– Да ты и просто сестрой никогда не была, – вырвалось у меня.
Я тут же прикусила язык, но Кортни только криво усмехнулась и ушла. Если бы не остатки головной боли, я бы начала биться лбом о ближайший стеллаж.
– А чего ты ждала? – фыркнула Хейвен. – Распростертых объятий, слез и обещаний никогда больше не расставаться? Ты превратила их жизнь в ад. Скажи спасибо, что они оплачивают твое лечение и дали Хантеру шанс тебе помочь.
– Спасибо. Не хочешь тоже внести свой вклад в мое ментальное здоровье и исчезнуть?
– Если бы могла, я бы давно это сделала. Ты, знаешь ли, не душа компании. Если бы я знала, что после смерти останусь привязана к ненормальной стерве, то убилась бы до того, как познакомилась с вашей семейкой.
– А ты вообще кто? – спросила я, наблюдая, как набирается ванна.
Шикарная ванна, лучшая в моей жизни. С хлопьями золотистой ароматной пены и маслами. Наверняка эти запасы бутыльков и баночек в шкафу лежали со времен, когда я еще жила с сестрами, и все сроки годности давно вышли, но мне было плевать. Погрузившись в горячую – настолько горячую, что зачесалась кожа, – воду, я откинулась на бортик и закрыла глаза.
– В смысле кто? Я
