Восточная-Главная бросила силы на поиски пропавшего поезда и компенсацию недостачи исходного сырья.
Маленькая эскадрилья из семи патрульных аппаратов легко воспарила в небо и полетела, лавируя между высотными зданиями.
Над городом вставало солнце. Его первые лучи ударили в низко нависшие далекие багровые тучи и, казалось, придали синему небу особую яркость и глубину. В загорающемся рассвете медленно гасли звезды. Саша Минасов скинул с голову рубашку и тряхнул головой, огибая угол Дворца Счастья. При этом он не обратил внимания на блеснувший неподалеку фиолетовый глазок телекамеры. Информация поступила в вычислительный центр. Служба розыска отреагировала немедленно.
На пустыре горели костры. Весело потрескивали сухие сучья, обломки досок, с треском взлетали ввысь и гасли пучки искр. У костров сидели люди. И жались поближе друг к другу и к уютному, живому теплу. Они вовсе не потому, что им было холодно, хотя утренний майский ветерок и забирался под одежды. Многие из этих людей были совершенно незнакомы друг другу, однако чувствовали они небывалую общность, и близость, и единение душ и сердец. Они пели старые и добрые песни. Вспомнили и «Арбат, мой Арбат…», и «Комсомольскую площадь», и «Друга я никогда не забуду…» и читали стихи у огня. Их было несколько сотен. Но с ближайших станций монорельса сходили все новые и новые толпы людей, разбивали палатки, зажигали костры, вооружались кистями и красками и писали все новые и новые лозунги, которые не смогли бы оставить равнодушными ни одного человека.
Одинокий старик медленно бродил между кострами, слушал песни, грустно улыбаясь чему-то своему.
— Здрррась, дядя Жор! — рявкнула молодежная компания, расположившаяся у стены ветхого строения, которое видело и Петра, и Суворова и Наполеона пережило, а теперь стояло первым в списке сносящихся.
— Здравствуйте, дети, — ответил историк. — А что моя-то Маришка, не с вами?
Замялись, переглянулись.
— Нет, она в оргкомитете задержалась, — смело заявила Ирина. — Она попозже придет.
— Видите, какую мы вам армию собрали! — вступил в разговор юноша, которого звали Эриком. — Весь цвет российского студенчества!
— Да… — сказал Неходов. — Не думал я, что столько народу придет. Думал, признаться, только «коренные» соберутся. И то старики да бабки. А ведь это что значит? Это значит, что помнят люди. И не Москву, что с ней, с белокаменной, сделается, стояла она, стоит и стоять будет, горела, рушилась и еще краше вырастала. Человечность свою люди вспомнили! Душа народная в них пробудилась. И краса эта душевная в каждом из вас. Вновь сплотила, соединила всех нас Москва-матушка! И за то ей всенародное спасибо!.. — лепетал сквозь слезы старик, обнимая и целуя кого попало. А за спиной его занимался рассвет. И розовато-сапфировые нежные краски где-то вдалеке вспарывали резкие проблески электросварки и изжелта-белое плазменное пламя, стелющееся по самой земле.
Стройка приближалась со скоростью семьдесят метров в час…
— Слушай! — сказал Генка, когда они опустили клюги на крышу кустового информационно-вычислительного центра. — Я вот что боюсь: а они нас не обвинят потом в порче государственной собственности?
— Мы и так ее вон сколько попортили, — усмехнулся Саша. — Целых семь штук. Ничего, дело закончим, поставим шукеры на место — и ищи ветра в поле. Валите все на меня.
— А мы тебя одного не оставим, — сказал Михоня. — Если отвечать, то всем и за все сразу. А о казенном добре им надо было думать раньше, когда город под нож пускали. Ну что там?
— Готово! — крышка люка со звоном откинулась.
— Значит, так, ребята, — предупреждал их Саша, когда они пробирались по чердаку. — Никакие кнопки не нажимайте. Мы не ломать пришли. Мы пришли спрашивать…
Ребята засмеялись.
— Вот она нам весь курс начерталки и сопромата вычислит…
Двенадцать патрульных аппаратов стремительно приближались к зданию КИВЦа. Телекамеры, установленные на лестницах, информировали Систему-1, что преступники проникли в самое сердце координирующего узла.
Глава пятнадцатая
СВИДЕТЕЛИ И СУДЬИ
— Стоять, человек. Вы обязаны стоять, — приговаривала клюга. — Вы обвиняетесь в совершении общественно опасного деяния.
По опыту Гурилин знал, что когда аппарат начинает разглагольствовать, он вызвал подмогу и ожидает ее с минуты на минуту. Мысль лихорадочно металась в поисках выхода. Броситься на помощь девушке значило быть немедленно пораженным парализующим лучом. Второго удара он бы не пережил. Отвлечь внимание клюги на себя? Но аппарат способен одновременно держать в поле зрения трех-четырех человек и в случае необходимости принудить их к повиновению.
В этот момент послышался топот ног и из-за угла показались их преследователи.
— Попалась! Попалась, маська-мышка! — заорал Толяра, увидев Марину. И пробежал еще несколько шагов, пока не остановился, ослепленный светом фар.
— Стоять! — приказала клюга. — Человеки! Стоять! Вы обвиняетесь в совершении общественно опас…
— …твою-бога-душу… — Толяра вскинул пистолет. — Я т-тебе д-дам д-деян-ния. — В ночи загремели выстрелы.
Клюга двинулась к ним. В ту же секунду сверкнула вспышка мертвенно-белого света и окрестности потряс гулкий взрыв. Ощутив направленное физическое воздействие, аппарат послушно самоликвидировался.
— Ну поднимись же… привстань на секундочку… — стонала Марина, пытаясь выбраться из-под его тяжелого, внезапно обмякшего тела. Вылезла. Перевернула на спину, вгляделась в лицо. — Ты живой? Миленький, ты живой?!.
Он с трудом открыл глаза и вяло пробормотал:
— Пока…
Она вздохнула с облегчением:
— Ой, какой же ты глупый!.. Слушай, эта штука так страшно взорвалась…
— Плюс на минус… — сказал он, садясь.
— Что? Ой, у тебя, кажется, опять рана на голове открылась.
— Голова — это пустяк, — сказал он, пытаясь расстегнуть сорочку. — Посмотри, что у меня на спине.
Она помогла ему снять пиджак и рубашку и тихо вскрикнула.
— Ну что там?
— Там что-то вроде масла. И… какая-то железка торчит…
— Расстегни молнию на подкладке… до конца дергай, сильнее. Аэрозолем обработаешь рану, потом наложишь пластырь, сверху еще один. Приготовила?..
— Да.
— Дергай железку… Сильнее…
— Не выходит… она скользит…
— Зубами дергай… — Он зарычал от боли, поражаясь, до какой же степени громким может быть скрежет собственных зубов.
Отдышавшись он сказал:
— Теперь доставай ампулы. Две красные положи на левую руку, одну желтую прилепи под сердце, еще одну на правый висок… А теперь достань две такие большие таблетки…
Он почувствовал тепловатую кислоту на языке, медленно расползавшуюся по нёбу. С трудом, через силу заставил себя тщательно разжевать таблетки.
Силы возвращались к нему быстро, гигантскими скачками, переполняли грудь, дыхание стало глубоким и резким, вены напряглись от потока крови, сердце гулко колотилось, с трудом вынося невиданный режим работы.
— Слушай меня внимательно, — говорил он ей, быстро шагая по мостовой. — Засеки время. Допинг действует не больше часа. Ровно через пятьдесят минут сломай этот брелок, а если помощь запоздает, вкатаешь мне
