— Прости за ноут, Сэмми, в нем зарядка кончилась, а единственная свободная розетка была там, — он указал на провод, змеящийся к двери.
— Ничего. Нашел что-нибудь?
— Вообще-то да, — Дин выпрямился. — Причем ничего хорошего.
Сэму его слова сразу не понравились.
— Ладно, обожди с новостями. Хочу глотнуть этого чудесного кофе.
Дин улыбнулся и сгреб со стола кружку:
— Я только десять минут назад свежий заварил. Угощайся!
— Спасибо, — Сэм пошел на кухню и раскопал себе кружку, на этот раз с трилистником[54] и словами «Поцелуй меня, я — ирландец», которые показались ему странными, потому что имя Манфред Афири на ирландское не тянуло ни разу.
Он налил себе кофе, набухал туда сахару, но молоко добавлять не стал — оно еще утром показалось подкисшим. Надо сказать, пить можно было и так, хотя Сэм не особенно любил кофе. Впрочем, жизнь охотника — как и студента — научила его ценить прелести кофеина без оглядки на предпочтения. Куда больше ему нравилось то, что Дин называл «девчачьим» кофе — с разными вкусами, взбитыми сливками и вообще любыми добавками, способными скрыть факт, что чистый напиток сильно смахивает по ощущениям на горячую серу. Для Сэма это сравнение не было пустым звуком: в ходе «семейного дела» ему однажды довелось распробовать горячую серу, и опыт повторять не хотелось.
Сэм вернулся в гостиную, когда Дин как раз переворачивал пластинку «Dark Side of the Moon» на проигрывателе.
— Так что ты нарыл?
Дин осторожно опустил иглу на пластинку, и заиграла песня «Money». Сэм терпеливо ждал, пока с лица Дина уйдет выражение экстаза и тот перестанет качать головой в такт шума кассового аппарата[55], а потом его терпение лопнуло:
— Нет, если ты так уж занят…
— А, нет, прости, — Дин продолжал кивать в ритм. — Короче, я нашел ритуал в папиных записях, но он какой-то не такой.
Он откинулся в кресле и потряс обшарпанной кожаной записной книжкой, густо исписанной и под завязку набитой листочками и газетными вырезками. Почерк у Джона Винчестера был уникальный, как будто военные четкость и аккуратность вступили в борьбу со скоростью письма. В итоге буквы выходили тщательно выведенными, зато слова то теснились, то залезали друг на друга, то вклинивались в другие записи. Сэм всегда подозревал, что над папиным почерком мог бы сломать мозги не один графолог.
Когда Джон обнаружил демона, убившего его жену, он всецело сосредоточился на Желтоглазом, а дневник оставил сыновьям, чтобы те продолжили его работу. Больше он не оставил ничего.
Сэм уже давно облизывался на идею перевести информацию из дневника в электронный вид, чтобы упорядочить записи, вставить ссылки и искать все нужное более подходящим для двадцать первого века способом, чем перебирать вырезки и наспех начерченные схемы, сортированные по одному-единственному принципу «как в голову стукнуло». Увы, времени катастрофически не хватало, и Сэм едва ли начал претворять свою затею в жизнь. Даже без перерывов эта работа грозила затянуться на долгие месяцы, а перерывов, к сожалению, хватало.
— Ну и где ритуал? — поинтересовался Сэм.
— На последних страницах.
Сэм нахмурился: именно в конец дневника отец заносил ритуалы, которые не работали, и монстров, которых не существовало. Дин полистал страницы:
— Ты слыхал о чудаке по имени Персиваль Сэмюэлс?
— Не припомню, — мотнул головой Сэм.
— Он жил на стыке девятнадцатого и двадцатого веков. Медиум и по совместительству на всю голову стукнутый даже по сравнению со всеми остальными тогдашними психами.
— И насколько же стукнутый?
Дин осклабился:
— Ну, его сам Алистер Кроули сумасшедшим назвал, так что, думаю, парень и правда с крышей не дружил, понимаешь?
— Так что там с ним? Господи, Дин, тогда этих медиумов было, как собак нерезаных, и почти все мошенники.
— Точно, это как куча клонов Джона Эдварда[56], только что без шоу. Они проводили сеансы и пытались связаться с миром духов, чтобы престарелые тетушки могли поболтать с покойными мужьями, а детишки — с двоюродной бабушкой Салли: а правда ли, что они заныкали миллион долларов под половицей. Муть полнейшая, зато если приноровишься — уйму бабок загребешь.
— Так что там с этим Сэмюэлсом вышло?
— Ничего путного, так что он выдумал собственную фишку, — Дин, наконец, нашел нужное место и передал дневник брату. — Он начал продавать заклинание воскрешения, которое якобы возвращало родственничков с того света.
Сэм взял дневник и зачитал описание ритуала:
— В точности начертите печать. Центр ее — Истинная Душа воскрешенного. Четыре внешние точки — воссоздание Событий Великой Важности и Силы в четырех временных отрезках: полнолуние, последняя четверть луны, новолуние и первая четверть луны. Когда четыре шага будут завершены, воскрешенный вернется к жизни, — Сэм поднял голову. — Звучит знакомо.
— Да, но это просто чушь. Сэмюэлс впарил свое заклинание кучке народу, оно не подействовало, так что нашего недо-медиума арестовали, и он самоубился в тюрьме.
Сэм сдвинул брови:
— То есть, оно сто процентов не работает?
— Вроде, — Дин пожал плечами. — Сэмюэлс утверждал, что достал ритуал на Дальнем Востоке, у народов хиндустани.
— Хиндустани — это язык, а не народ.
— Ага, и даже если он имел в виду индуизм, то ритуал с этой религией и рядом не стоял. Короче, чувак вытащил свое заклинание из одного места и постарался, чтобы звучало поэкзотичней. Помнишь, дело было как раз, когда британцы колонизировали Индию, и Запад пошел на более близкий контакт с Японией и Китаем?
Сэм ухмыльнулся:
— А я-то думал, ты дрых на уроках истории.
— Не в одиннадцатом классе, — Дин приподнял уголок рта, как всегда, когда разговор заходил о женщинах. — У нас была мисс Модзелевски. Горячая цыпочка.
— А кто бы сомневался, — младший Винчестер прикусил губу. — Подожди-ка секунду.
Он сбегал на улицу к Импале и вернулся с картой Бронкса, когда начала играть «Us and Them». Сэм посмотрел на кофейный столик, заваленный всякой всячиной, покачал головой и, растолкав пластинки, приземлился прямо на красный лоскутный коврик. Выудив из кармана ручку, он отметил на карте коттедж По, потом стер метку и поставил другую — там, где по словам Энтони дом стоял раньше.
— А что там такое через улицу? — влез Дин.
Сэм быстро объяснил и проставил метки на углу Вебб-авеню и Вест-стрит, 195, и на Камбреленг-авеню между Ист-стрит, 188 и 189.
— Дневник не принесешь?
Дин подчинился и присел рядом с братом. Соединив три точки, можно было получить часть той самой печати.
