— Но хоть сопротивляться я могу, я все равно их чувствую, — добавил Роберт, вздрогнув, — Она мерзость, но с изюминкой.
Меня слегка передернуло при слове «мерзость» — так называли людей, которые поддались дикой магии и превратились в чудовищ. Джильду я встречала, чудовищем ее никак не назвать. Впрочем, встречались мы всего однажды и мимолетно, в те дни, когда в Лос-Анджелесе меня считали человеком с примесью крови фейри. Я ей не показалась важной шишкой и в прихвостни тоже не годилась, так что она мной не заинтересовалась.
Детективы вышли из отгороженного закутка, и Роберт жестом предложил нам выходить. Я сделала сердитые глаза, он прошептал:
— Она тут говорила насчет королев. Пусть знает, какую королеву я бы выбрал.
Я прошептала в ответ:
— Я не королева.
— Да-да, знаю. Вы с высоким черным красавцем пожертвовали всем ради любви. — Он осклабился, эта физиономия живо напомнила мне прежнего брауни. Чтобы так скалиться, зубы нужны похуже и лицо другое, но все-таки это была та самая ухмылка.
Я невольно улыбнулась тоже.
— Я слышал из верных рук, что сама Богиня сошла короновать вас двоих.
— Приукрашивают, — сказала я. — Нас короновала магия Богини и земли фейри, но физической материализации Богини не было.
Он отмахнулся:
— Крючкотворствуешь, Мерри. Кстати, тебя еще можно так называть, или ты предпочитаешь Мередит?
— Мерри вполне подойдет.
Он с ухмылкой глянул на моих двух стражей, сосредоточенно следивших за входной дверью.
— В недавние времена эти двое были сторожевыми псами королевы. — Он обратил на меня проницательные карие глаза. — Есть мужчины, которых притягивает сила, Мерри, а есть женщины, которые и без короны больше королевы, чем те, которые корону носят.
И тут, как по сигналу, дверь отворилась, и в кабинет вплыла Джильда, фея и крестная мать города Лос-Анджелес.
Джильда вся была — свет, блеск и кружева. Бальное платье с юбкой до пола сплошь в сверкающих бриллиантах, так что она плыла в облаке ярких белых искр. Само платье бледно-голубое, но бриллиантов столько, что голубых кружев почти не было видно, и создавалась иллюзия летящего сверкающего платья поверх обычного. На мой вкус, многовато блеска, но образ у нее создавался цельный — от хрустальной короны на золотистых кудрях до двухфутовой волшебной палочки, увенчанной звездой.
Она была похожа на ожившую киношную фею-крестную; впрочем, в сороковых годах прошлого века она работала костюмером в кино, и когда первозданная магия фейри предложила ей выполнить любое ее желание, детали костюма вспомнились сами собой. За что ей досталось такое счастье — никто точно не знал. Год от года ее версии событий менялись, и каждая новая версия звучала все более героической. В последней было что-то насчет спасения детей из горящей машины.
Она взмахнула палочкой, как королева помавает скипетром. Но от палочки исходила настоящая магия — каким бы иллюзорным ни был облик Джильды, а палочка была неподдельная. Палочку сделали мастера волшебной страны, но больше о ней ничего не было известно: ни что она собой представляет, ни откуда взялась. Волшебные палочки у нас редкость — потому что нам они не нужны.
Загадывая свое желание, Джильда не могла знать, что чуть ли не каждая деталь будет выдавать ее поддельность. Волшебство у нее в руках вполне настоящее, но то, как она его осуществляет — из сказок, а не из реальности фейри.
— Лети сюда, малышка, — сказала она, и Паслена тут же полетела. Не знаю, что за чары принуждения у Джильды, но действуют они безотказно. Паслена зарылась в золотые кудри и почти пропала из виду за мерцающим сиянием. Джильда повернулась уходить.
Люси ее остановила:
— Прошу прощения, Джильда, но мы не можем отпустить с вами свидетеля.
— Я ее повелительница. Я должна ее защитить.
— От чего защитить? — спросила Люси.
Из-за световых эффектов выражение лица Джильды трудно было понять. Мне показалось, что она раздосадована. Идеально изогнутые губы сложились в недовольную гримасу, идеально голубые глаза под сверкающими алмазными ресницами слегка прищурились. В ту единственную нашу встречу она была покрыта золотой пылью — от ресниц до бального платья, которое в тот раз заметней подчеркивало формы. Джильда блистала всегда, но разновидности блеска меняла вместе с одеждой.
— От полицейского произвола, — сказала она и снова повернула к двери.
— Мы не закончили допрос, — остановила ее Люси.
— Ты так торопишься уйти, фея-крестная, — заметил Роберт, — словно не хочешь, чтобы полиция услышала рассказ Паслены.
Тут она остановилась, и даже сквозь дурацкое мерцание и блеск видна была ее злость.
— Как был у тебя язык деревенщины, брауни, так и остался.
— Было время, когда ты оставалась довольна моим языком, Джильда, — сказал он.
Она покраснела, как краснеют только блондинки, да еще рыжие — до самых корней волос.
— Полицейские не пустили сюда мою свиту, а жаль. При Обероне ты бы такого сказать не посмел.
— Оберон? Кто такой Оберон? — спросил Холод.
Она нахмурилась:
— Мой король, мой супруг.
Она снова прищурилась, но на этот раз так, словно силилась что-то разглядеть. Не мешает ли ей смотреть бриллиантовый блеск? Похоже было, что да.
Ее лицо внезапно разгладилось.
— Убийственный Холод? Мне говорили, что ты теперь живешь в Лос-Анджелесе. Я ждала тебя с визитом.
Ее тон вдруг сменился на любезный и игривый. В голосе чувствовалась магия, но она скатилась с меня, как волна скатывается с камня. Не думаю, что дело в моей улучшенной способности к защите — скорее просто чары принуждения были направлены не на меня.
Повернувшись, она продолжала:
— Здравствуй и ты, Мрак, Мрак Королевы, удалившийся в наши прекрасные земли. Я надеялась, что вы оба нанесете мне визит вежливости. Я так давно уже не встречала гостей из страны фейри! Я бы очень порадовалась вашему визиту.
