— Заметил девицу, что из подъезда сразу за угол дома свернула? Рыжая такая…
— Как не заметить, ваше благо… — начал отвечать участковый, мужчина хоть и видный, давным-давно отслуживший срочную службу и потому привыкший всех вышестоящих величать «благородиями» и «превосходительствами», но недалекий и привыкший всякого рода инструкции и инструктажи пропускать мимо ушей.
— Больше повторять не буду, но если еще раз проорешь на улице «ваше благородие», будешь до пенсии регулировать движение возле вашего вокзала, — понизив голос, рассерженно выговорил участковому особист. — Ты бы еще, братец, меня «их сиятельством» на людях принялся звать…
— Слушаюсь, ваше… э-э-э-э… господин Хольм, — на ходу поправился полицейский. — Девчонка знакомая, не без того. В дом этот частенько бегает, тут же студенты живут, дело молодое, понятное.
— И как часто она сюда бегает? — настырно уточнил капитан.
— Ну, как сказать, — чуть замялся участковый. — Я возле дома-то не дежурю, но видал не раз, как по вечерам она сюда заглядывает… дом-то студенческий, видать, любовник у нее здесь, нынче у молодых-то все просто — переспали, разбежались, опять сошлись… ну, то есть, я хотел сказать, раз-два в неделю встречал её тут.
«Регулярно… раз-два в неделю… по вечерам… — будто делая пометки в мысленной записной книжке задумался на несколько секунд Хольм. — А тут, едва мы с комиссаром закончили встречу в баре, девица рванулась в этот дом — то ли к любовнику, то ли просто сообщить кому-то о моем приезде…» И капитан Особого отдела решительно поставил в своей голове жирную черную галочку напротив адреса доходного дома.
— Вы знаете, комиссар, а дело-то это не такое простое, как оно кажется из столицы, — признался начальнику городской полиции Рихард Хольм после трех дней суматошной беготни по улицам и переулкам, почти военной рекогносцировки возле особняка академика Пильмана и еще одного доходного дома неподалеку от университета, после двух десятков непринужденных, казалось бы, бесед с совершенно разными городскими обитателями, двух официальных допросов явных наркоманов, пойманных едва ли не со шприцем в руке участковыми надзирателями и угрожающего разговора со скупщиком краденого — единственным на весь город, которого комиссар Тарон уже несколько лет никак не мог прихватить с поличным.
— А что вы хотите? — вздохнул уставший за эти дни, наверное, больше, чем за двенадцать лет предыдущей спокойной службы в городе начальник полиции. — Издалека многое кажется не таким, как есть на самом деле.
Они сидели в кабинете комиссара, пытаясь подбить хоть какие-то связные итоги для рапорта в столицу, но то и дело срывались, углубляясь в детали, невыясненные обстоятельства и таинственные, на первый взгляд, происшествия. За окном весенний яркий день превратился в сиреневые, а затем и в густые синие сумерки, и Феликс Тарон извлек из-под стола редко используемую им весной и летом настольную лампу, чтобы разогнать сгустившуюся тьму в помещении. В кабинете посветлело, но на душе особиста и полицейского по-прежнему царил беспросветный мрак.
— Но отчитываться мне в отдел, тем не менее надо, — жестко восстановил цель их маленького совещания капитан Хольм. — Давайте еще раз попробуем…
— А чего там пробовать? — махнул рукой комиссар. — Ничегошеньки у нас не сходится. Если верить всем опрошенным, академик Пильман по приезде в город посещает только пару лабораторий университета, к биохимии отношение имеющих очень косвенное, скорее — чисто химических, обедает и частенько ужинает в одном и том же ресторане «Савой», ритуально встречается с городскими чиновниками, со мной в том числе. Дома его никто не навещает, по ночам академик в вервольфа не перекидывается и по окрестностям в поисках добычи не рыщет…
— … хотя никто, конечно же, специально не контролировал возможные ночные перемещения Пильмана, зато точно установлено, что после его прибытия обязательно появляется новая партия очень качественных наркотиков, — продолжил в тон своему собеседнику особист. — Часть из которых, кстати, распространяют среди постояльцев гостиницы Пальчевского, там же останавливается всегда наша, столичная, богема.
— Ну, насчет не контролировал… все-таки полицейские патрули по ночам приглядывают за особняком Пильманов несколько тщательнее, чем обычно, ну, в те дни, когда академик живет в городе, — поправил капитана полицейский. — Как-никак, а мировая знаменитость, но вот чтобы такой человек работал простым наркокурьером — это уж увольте, даже при «мозговом штурме» такая идея покажется слишком бредовой.
— Я думаю, так же… про наркотики, — уточнил Хольм. — Скорее всего, тут простое совпадение, ну, или кто-то просто пользуется случаем и шумихой в связи с приездом академика, а вот ночь… как мы оба поняли, Пильман постоянно контактирует с людьми при свидетелях, причем, совершенно различных, и сговор между ними фактически исключен, но ведь бывают случаи, когда он общается с кем-то и тет-а-тет?
— Если вы по поводу тех девиц, что несколько раз навещали академика… — чуть поморщился комиссар. — Понимаете, у нас, в провинции, профессиональная проституция не приветствуется. Но вот на такого рода приработок горничных, коридорных, студенток общественность смотрит сквозь пальцы, снисходительно. А академик, хоть и солидный человек, в возрасте, но вовсе не импотент, тем более, вдовец, и никаких оргий во время пребывания в городе не закатывал, да и в студенческих безобразиях, как я знаю, не участвовал…
— То есть, пригласить девушку на ночь, ну, или на пару-тройку часов — и никто не обратит особого внимания, это нормально и в рамках городской морали, верно? — кажется, ухватился за подброшенную мысль особист. — И это получается невыявленный, закрытый канал связи… с кем и зачем? Вопрос интересный, но никаких, даже иррациональных ответов на него мы сейчас не дадим.
— Даже если и дадим ответ, это нам никоим образом не прояснит — как академик ухитряется во время приезда синтезировать свой препарат, — усмехнулся полицейский.
— Кстати, о препарате, господин начальник полиции… Вы — человек местный, могли и не обратить внимания, но вот я… мне бросилось в глаза, что среди девушек в возрасте от шестнадцати до восемнадцати, то есть окончивших школу пару лет назад или бывших тогда старшеклассницами, удивительно много красавиц, — задумчиво сказал гость. — Именно в эти годы…
— Да-да, я помню, — несколько торопливо перебил Хольма комиссар. — Именно тогда академик Пильман начал свои процедуры по нехирургической кардинальной косметологии.
