— Ну ну, ты еще расплачься сейчас, — холодно сказала Альбина. — Учти, жалеть я тебя не буду. И знаешь почему? Потому что не верю ни одному твоему слову. Я ведь не дурочка. Трепло ты, Клаус, самый обыкновенный пустослов. Ну все, иди: я уже замерзла и хочу домой.
— Ты что же, думаешь, я тебе зря подарок сделал? Клаус: внезапно подался вперед и попытался обнять Альбину. Генрих при виде такой наглости собрался броситься на него с кулаками, но Альбина прекрасно обошлась без чужой защиты. Она залепила бывшему Генриховому дружку такую пощечину, что у Клауса чуть голова не отлетела. Генрих от радости даже подскочил на месте. Бедняга Клаус испуганно отпрянул от Альбины и выкрикнул голосом полным обиды:
— Дура ты! Ведьма и дура! — он не стал натягивать на себя куртку, а, держа ее в руке, развернулся и помчался за угол дома.
Альбина взялась за ручку двери, но за мгновение до того, как она открыла дверь, из тени выбрался Генрих и вежливо кашлянул.
— А тебе что надо? гневно блеснула глазами Альбина и этим не только испортила Генриху настроение, но свела на нет весь его боевой пыл. — Только отделалась от одного дружка, так другой заявился. Вы что, даже ночами ходите вдвоем? Зачем пришел?
— Не знаю, пришел вот, — робко промямлил Генрих.
— Не прикидывайся тихоней! Я все про тебя знаю. Уходи, мне противно на тебя даже смотреть!
— Но я ведь ничего не сделал…
— Не хватало еще, чтоб сделал! Уходи.
Генрих жалобно посмотрел на Альбину.
— Ты… Я не знаю, что наговорил тебе этот Клаус, но уверен, что он соврал. Если ты мне скажешь…
— Ничего я больше не скажу. Можешь смело идти к своим подружкам. Думал, дурочку нашел, да?
— Н..н..нничего я не думал, — заикнувшись, сказал Генрих. — У меня и подружек-то никаких нет. Клянусь…
Альбина рассмеялась, а потом с издевкой сказала:
— Кому-нибудь другому клянись! Мне Клаус все про тебя рассказал. Ты такой же, как он, даже хуже!
Генрих с обреченным видом опустил голову, но потом вспомнил про щенка, и это придало ему силы и злости.
— Хорошо, раз ты не хочешь выслушать меня, я уйду. Но прежде я сделаю то, зачем пришел, — твердо сказал Генрих, вытаскивая из-под куртки щенка. — Каким бы злодеем я ни оказался, но этот щенок уж точно ни в чем не виноват. Я назвал его Ремосом… — Генрих хмуро посмотрел на Альбину, сделал к ней шаг и твердо вложил щенка в ее руки. — И я не думаю, что он нуждается в другом имени. А теперь прощай — мне пора идти, — Генрих отступил, посмотрел на часы и покачал головой. — Я и так уже задержался: скоро утро, а мне еще надо повидать всех подружек и успеть совершить парочку злодейств, чтобы ты, не дай бог, не засомневалась в способности Клауса врать. Тем более ты совсем замерзла, а я не настолько учтив, чтоб снимать с себя куртку. Под ней у меня нет теплого свитера, и я ужасно продрог, пока и решился подойти к тебе.
Альбина вдруг рассмеялась.
— Вы что, сговорилиеь со своим дружком? Нет, скажи, сговорились?
— О чем? насторожился Генрих.
— Днем он мне щенка подарил, а сейчас ты. Вы договорились?
— Ни о чем мы не договаривались. Но если у тебя уже есть щенок, то я могу своего забрать.
— Нет, пусть будет. Подарки назад не забираются И мой отец, к тому же ужас как любит собак. У нас с ним настоящая псарня есть!
И в это время небо над головой Генриха и Альбины вдруг раскололось блеском молнии. Огромная змеевидная огненная полоса вспыхнула и, наверное, секунд десять горела в небе. Одновременно откуда-то с севера послышался нарастающий гул. С каждой секундой грохот приближался к Регенсдорфу, и с каждой секундой в нем все отчетливей звучали дробные удары, точно по небу мчался табун гигантских лошадей. А как только погасла молния, на востоке вспыхнула яркая звезда, размер которой потрясал воображение: она была раза в два больше Луны. Звезду окружало золотистое сияние, вначале похожее на листья пламенеющей ромашки, а потом превратившееся в бешено крутящееся сверкающее колесо. От скорости вращения края колеса все больше и больше вытягивались, пока не растянулись настолько, что стало казаться: на востоке поднимается утренняя заря. Грохот в небе сделался невыносимым, в домах задрожали стекла. Генрих и Альбина зажали уши. В центре звезды вдруг стало проявляться, точно на фотобумаге, женское лицо. Это огромное, в полнеба, лицо Генрих узнал сразу.
— Свободны! — вздохнула герцогиня Марта Винкельхофер, и Генриху показалось, что в ее глазах он разглядел слезы. Где-то в отдалении прозвучал и смолк собачий лай. Щенок в руках Альбины встрепенулся, несколько раз радостно тявкнул, откликаясь, после чего успокоился и принялся облизывать державшие его руки. Звезда вспыхнула, разлетелась на тысячи огненных осколков, в небе в последний раз громыхнуло, и над Регенсдорфом воцарилась мертвая тишина.
— Арабская борзая, — прошептал Генрих, с благоговейным страхом взглянув на щенка. — Теперь я знаю, малыш, какой ты породы и от кого ведешь свой род.
— Что это… что это было? — дрожащим голосом спросила Альбина. — Генрих, ты видел прекрасное лицо в небе? «Свободны», — кажется, так сказала та женщина? Но что это значит?
— Всего лишь сбывшееся предсказание, — ответил Генрих. — В эту ночь призрак обрел свободу.
— Как странно… У нас в роду тоже есть предание о призраке, получившем прощение… В нем говорится, что если я увижу его, а рядом будет… О боже! — вдруг вскрикнула Альбина, глянув на Генриха так, словно впервые его увидела. — Ты!
Девочка вдруг развернулась и, не попрощавшись, бросилась от Генриха бежать.
Когда дверь за ней захлопнулась, Генрих неопределенно пожал плечами, еще раз посмотрел в сторону погасшей звезды и зашагал домой. «Как хорошо, что я решил подарить Альбине Ремоса. Уж теперь точно никакая злая сила к ней не подступится! — Генрих вдруг вспомнил Клауса и зло усмехнулся. — Тоже мне, знаток собачьих пород — коккер-спаниель! коккер спаниель! Сам ты, Вайсберг, коккер-спаниель!»
Пока Генрих добрался домой, настроение его опять поднялось. О том, что Альбина его прогнала, мальчик стирался не думать и вспоминал только три приятные вещи. Первая из них — оплеуха, полученная Клаусом, вторая — щенок арабской борзой, который будет оберегать Альбину от темных сил, и третья — герцогиня, чье мужество, наконец, было вознаграждено небесами,
— А где же твой лающий друг? — удивленно спросил Эрнст Шпиц, едва Генрих переступил порог.
— Я его отдал.
— Слава богу! — радостно воскликнула Фрида, мать Генриха, и тут же сварливо добавила: — Надеюсь, ты уже видел маленькое чудовище изгрызло твои кроссовки, которые мы с отцом купили за сто восемьдесят марок?! А ведь я говорила — нечего собаке делить в доме! Уж представляю, что она учинила б, если бы чуть подросла. Может, даже загрызла бы однажды нас всех!
