— Ну да, ну да, как-то неуверенно ответил отец Генриха.
Генриху, конечно, было жаль кроссовок, но то, что порвал их не кто-нибудь, а потомок салуки, легендарной породы собак, защищающих хозяев от демонов, — одного этого было достаточно для гордости. Мальчик, улыбаясь, прошел в свою комнату. «Что ж, когда щенок у Альбины, за нее я могу быть спокоен, займусь-ка теперь золотым дракончиком».
Однако, прежде чем мальчик успел достать украшение из ящика письменного стола, в комнату вошел Эрнст Шпиц.
— Знаешь, сынок, я хочу с тобой поговорить, — сказал он. — Выйдем на балкон?
Глава XI
ДРАКОН ПОКАЗЫВАЕТ ЗУБЫ
Плотно закрыв балконную дверь, отец Генриха закурил, хотя курил он довольно редко.
— Ты вернул щенка Клаусу? — спросил он.
— Нет, я его подарил другому человеку, — вздохнул Генрих. — Ты его не знаешь.
— Что ж, значит, он тебе действительно не был нужен, — сказал отец, внимательно глядя на Генриха. От этого взгляда мальчик смутился и попытался оправдаться:
— Этому человеку щенок был нужен больше, чем мне. Честное слово, больше.
— Надеюсь, что так, — сказал Эрнст Шпиц. — Генрих, то, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами и матери об этом говорить не стоит.
— Хорошо, па.
— Ты уже совсем взрослый, сынок, скоро тебе будет четырнадцать. Хотя мать всегда будет считать тебя ребенком и относиться к тебе, как к ребенку, в этом я уверен. Это ее право. А мое право считать тебя мужчиной тогда, когда я увижу, что ты действительно возмужал. Верно? Вот почему я хочу дать тебе один важный совет… может быть, самый важный из всех, что я тебе когда-либо давал… Запомни, Генрих: не всегда следует слушаться старших, а еще реже других людей…
Генрих с удивлением посмотрел на отца, но промолчал. Тот продолжил:
— Иногда то, что ты будешь считать важным и необходимым, будет идти вразрез с моим мнением, с мнением твоей матери или с мнением кого-то другого — в жизни такое случается сплошь и рядом. Но это ни в коем случае не должно тебя останавливать. Крепко запомни, сынок, неписаный мужской закон: если то, что собираешься сделать, — достойно и правильно, значит, ничему не позволяй тебя остановить. Никаким угрозам и неприятностям. Отступать — запрещено. Понимаешь? Запрещено! — Эрнст Шпиц сделал глубокую затяжку и немного помолчал. — Я ведь потому и решил оставить щенка у нас, чтоб ты сам проверил, насколько он для тебя важен… Если бы ты сказал, что лучше умрешь, чем расстанешься с ним, я бы позволил тебе держать в доме собаку, пусть даже твоя мать была бы против…
Эрнст Шпиц задумчиво посмотрел на тлеющую сигарету.
— Помнишь, я говорил, что мечтал иметь ваймарскую легавую? И говорил, что прекрасно обошелся без собаки, дожив до сорока трех лет?.. Так вот, сынок, — это неправда. Я до сих пор мечтаю иметь ваймарскую легавую, и это моя самая большая мечта, если не считать того, чтоб ты вырос здоровым и многого в жизни достиг. Ну и еще, конечно, чтоб твоя мать, моя жена, была счастливой… Но из моих сорока трех лет — тридцать три я сожалел о том, что моя мать не разрешила мне завести собаку, а больше всего о том, что я не смог на этом настоять… Вот почему я не хочу, чтоб тебе пришлось впоследствии о чем-то жалеть. О чем-то, что могло бы быть с тобой или у тебя…
— Она мне нравится, па, — тихо сказал Генрих.
— Кто? — не сразу понял отец.
— Человек, которому я подарил щенка.
Эрнст Шпиц погладил сына по голове.
— Я уверен, что ты все сделал правильно. Я уверен… Ну, пойдем в дом.
Эрнст Шпиц редко давал сыну советы, полагая, что мальчик должен сам, без чьих-либо указаний познавать жизнь. Но уж если он начинал откровенный разговор, то каждый раз поражал Генриха истинами, которые не вязались с правилами общепринятой морали. За эти шокирующие, но всегда важные и полезные слова Генрих был очень благодарен отцу.
Оставшись один в своей комнате, Генрих какое-то время обдумывал услышанное, потом вытащил золотого дракона и включил настольную лампу. Хотя мальчику уже приходилось видеть это украшение, он все равно не смог подавить восторженный возглас. Но дракон стоил того! Весь золотой, с глубоко и четко прорисованными веками на закрытых глазах и маленькими чешуйками на свернутом хвосте, он выглядел как живой. Крылья дракона были сложены и прижаты к бокам, как у птицы, длинная шея изящно изогнута, крупная голова с острым рогом покоилась на кончике хвоста. Из ноздрей дракона тянулись концы разорванной цепочки. Если не принимать во внимание эту цепочку, то мастеру совершенно точно удалось выразить в спящем драконе ту вековую мудрость, то могущество, силу и царственное величие, которые испокон веков приписывали сказки этим удивительным существам. Генрих поспешил вооружиться лупой и с ее помощью сделал потрясающее открытие: на золотых чешуйках имелись надписи, похожие на иероглифы. Они были до того крохотные, что даже увеличительное стекло не позволяло их рассмотреть.
— Боже мой, какая работа! Какое мастерство! — с восторгом прошептал Генрих, откладывая линзу. — Не зря проклятый Каракубас таскал дракона за собой, такой вещице цены нет… — Тут мальчик вспомнил, как колдун распекал своих невидимых слуг за то, что они долго не несли сундук с магическими штуковинами. — Не тот ли это дракон, которого потеряли слуги Каракубаса? Наверняка тот. Не могло же у него быть множество драконов. Потеряли, а потом найти не смогли или не успели. А когда случился пожар, Каракубас в спешке и забыл про дракона. К тому же он говорил, что это всего лишь безделица. Вот глупый старик! Такая красота — и вдруг безделица! Видно, у него от магии совсем с головой стало плохо.
Мальчик скрепил концы порванной цепочки узелком. Получилось не очень красиво, но зато теперь кулон можно было надеть на шею. Генрих задумчиво взвесил дракончика в руке.
— Даже если цепочка и порвется, в квартире я его точно не потеряю, — вслух подумал мальчик. Он решительно надел кулон и, глядя в настольное зеркальце, представил себя могучим колдуном, которому нипочем ни ведьмы, ни сам Каракубас. — Да уж, если бы я умел колдовать, я бы… я бы…
Тут Генрих задумался над тем, что он сделал бы, окажись великим магом. К сожалению, в голову ничего не шло, кроме подлой мысли покрепче насолить Клаусу.
— Большей глупости и придумать нельзя! — хмыкнул Генрих. — Нужен мне этот предатель тысячу лет! Главное произошло и без помощи магии — к Альбине он уж точно больше не сунется.
Генрих взялся рукой за цепочку, попытался снять ее… но не тут-то было! Цепочка вдруг сжалась, стала невероятно узкой: еще немного, и она сдавила бы горло. Мальчик в панике дернул ее, но разорвать не смог — тоненькая цепочка сделалась прочной, как стальной трос. А ко всему Генрих увидел в зеркале, что дракон зашевелился. Золотая безделица раздвинула крылья, подняла голову. Крошечные веки распахнулись, и красные, как угольки, глазки уставились на мальчика. Из ноздрей дракона потянулся тоненький дымок, который по запаху совсем не отличался от сигаретного.
