— Раз, два, три! — это прогремело, как раскат грома, как приказ, которого нельзя ослушаться, как глас небесный.
Я открыл глаза, снова владея собственным телом, и увидел склонившуюся надо мной Ирину, явно уставшую и какую-то озабоченную.
— Все в порядке, — я постарался улыбнуться бодро и беззаботно.
— Какой сегодня день?
— Четверг. Что с тобой? — я действительно забеспокоился и сел на кушетке.
— Все нормально, — облегченно вздохнула Ирина, — ты здесь и сейчас. Знаешь, сколько ты спал?
— Спал?! Да я ведь только что…
— Два часа. Не пугайся, я использовала эриксонианский гипноз, чтобы снять возможные информационные шумы и наводки. И теперь имею полную картину твоей энергоинформационной матрицы.
— М-да, — я был несколько обескуражен, — два часа?.. И что же ты у меня нашла плохого?
— Да, в общем-то, ничего страшного, — она попыталась беззаботно улыбнуться, но тут же прикусила губу, — просто у тебя слишком уж зашлакованный организм, особенно печень и толстый кишечник.
— Неужели? И чем же это мне грозит?
— Не знаю. Может быть, и ничем…
— А «может быть»?..
— Иногда последствия бывают печальными: артроз, цирроз, полипоз, болезнь Крона…
— Ладно, не пугай, — я бодренько вскочил с кушетки и потянулся за одеждой. — Скажи лучше, как мне от них побыстрее избавиться? Официальными методами или, может быть, чем-нибудь из твоего арсенала? — я запрыгал на одной ноге, пытаясь попасть другой в узкую штанину джинсов. — Между прочим, стул у меня регулярный, иногда даже очень. Так что, по-моему, никакие шлаки там просто не смогут застрять. А вот печень… Прикажешь отказаться от мяса и водки?
— И это тоже, — Ирина по-прежнему оставалась серьезной и сосредоточенной. — Но, боюсь, диеты будет недостаточно, — она нахмурилась, явно решая для себя какую-то сложную дилемму.
— Согласен на любые муки! — я еще раз попытался вызвать не ее милом лице улыбку. — Из твоих рук я приму даже цианистый калий!
— Не говори ерунды! — Ирина не приняла шутки, зато, видимо, приняла решение: — Я беру тебя на лечение, но с условием, что будешь выполнять все мои требования!
— А ты будешь выполнять мои. По части безопасности, — добавил я осторожно.
— Согласна. Только… ты не торопи меня, ладно? Мне нужно самой во всем разобраться.
Ее глаза светились таким призывом, таким желанием и сочувствием, что я отбросил все вопросы, вертевшиеся на языке, подошел и молча обнял ее за плечи. Она не отстранилась, как я мог ожидать, а вдруг уткнулась лицом в мою волосатую грудь, и я почувствовал, как что-то горячее и мокрое побежало по коже на живот.
И в тот момент я был готов сражаться за нее хоть с целым миром, хотя и не понимал причины проявления такой слабости со стороны Ирины.
Добраться до редакции с утра в пятницу я так и не успел. На Молодежном проспекте у светофора передо мной вдруг возникла, взвизгнув тормозами, патрульная машина, и из нее вывалился огромный, как медведь, сержант Степан Бульба в своей неизменной потертой кожанке, несмотря на жару перепоясанный портупеей со всеми причиндалами, начиная от газового баллончика и кончая внушительной, как и он сам, дубинкой.
— Здорово, пресса! — рыкнул он в своей всегдашней манере, вскидывая волосатую лапу к виску. — Правильно я тебя вычислил, люблю дисциплинированных людей — хоть часы проверяй!
— Не обольщайся, Михалыч, чистая случайность, — отпарировал я. — Просто у моей «Селенги» опять трамблер полетел, вот и приходится пользоваться «одиннадцатым номером».
— Ладно, сигай до машины, комиссар велел тебя с ветерком доставить! — и Бульба дружески хлопнул меня по плечу так, что я пулей влетел в раскрытую дверцу.
— Степа, когда-нибудь тебя вышибут из органов, — прошипел я, усаживаясь в вертикальное положение и пытаясь растереть онемевшее плечо.
— Это за что? — повернулся он с недоуменной физиономией.
— За превышение полномочий и нанесение тяжких телесных повреждений законопослушным гражданам!
— Ну, извини, Лексеич, не рассчитал, — благодушно ухмыльнулся Бульба. — Экой же ты хрупкий!
— А ты приходи в субботу в спортзал, там и посмотрим, кто из нас хрупкий, — вкрадчиво предложил я. — А то, я гляжу, тебе скоро курточку менять придется — так и трещит по швам, так и трещит.
Молоденький парнишка-водитель, не выдержав, хихикнул себе под нос, но сержант услышал, тут же насупился и молчал всю дорогу, успокаивая себя тем, что наматывал на палец шестисантиметровые гвоздики, снимал и выбрасывал в открытую форточку.
Мы подъехали к какому-то перекрестку в новом спальном районе города, и я поначалу решил, что здесь произошло обычное ДТП и могли бы обойтись без участия прессы. Но когда я увидел выражение лица Береста, шагнувшего мне навстречу из-за кузова эвакуатора, знакомый неприятный холодок между лопаток вновь напомнил о себе и заставил внутренне напрячься как перед броском в зону прямого огневого поражения.
— Привет, комиссар, — я пожал чуть дрогнувшую руку, и Берест, не ответив, повернулся и пошел назад, к притулившейся возле обочины темно-синей «тойоте».
Только подойдя вплотную, я понял, что дело было не в самой машине, а в ее водителе. За рулем, откинувшись на подголовник, сидела… мумия! По ее позе было ясно видно, что это… существо, еще недавно бывшее человеком, видимо, в свой последний миг сумев остановить машину, попыталось выбраться из нее, но сил на это уже не хватило. Дверца была приоткрыта до первого фиксирующего положения, и ссохшиеся пальцы все еще цеплялись за внутреннюю ручку. На мумии мешком сидел весьма дорогой, цвета темного металлика, вечерний костюм, а возле педалей лежали свалившиеся с костлявых ног шикарные мокасины крокодиловой кожи. Роскошный, с наворотами телефон спутниковой связи на приборной панели завершал образ бывшего владельца.
— Это что, вместо завтрака? — кивнул я на покойника.
— И вместо ужина, — откликнулся Николай. — Мне так со вчерашнего дня кусок в горло не лезет.
— Кто это, выяснили?
— Управляющий Сибирского банка Вайнштейн Игорь Александрович, тридцать шесть лет, женат, высшее юридическое, второй дан по карате-до, судимостей не имеет, — меланхолично проговорил Берест.
— Похоже, возвращался со светского раута?
— Похоже, не вернулся.
— Слушай, Коля, — до меня вдруг дошло, — а ведь этот… бывший банкир — ровесник тем первым двум!
— Ну и что? — нехотя откликнулся Берест, погруженный в невеселые раздумья. — На что ты намекаешь?
