— Мы оба знаем, где они, — последовал ответ. — Если бы я мог доказать в суде то, что знаю сердцем, вы бы отправились со мной в Англию, причем большую часть пути вам пришлось бы провести подвешенным за большие пальцы рук у меня на рее.
— Вы злоупотребляете нашим гостеприимством, сэр, — бросил ему Джендер.
— Я ухожу. Но мне известно ваше имя и город, в котором вы живете. Отсюда мы направляемся на Мадейру, где встретимся с пакетботом, идущим на запад, в Саванну. С этим пакетботом я отправлю письмо моему другу в Чарльстон, и все ваши соседи узнают, что произошло на вашем корабле.
— Вы хотите ошеломить рабовладельцев рассказом о рабах? — вопросил Джендер. Ему показалось, что сказал это вкрадчиво, но доброжелательно.
— Одно дело — заставлять людей работать на хлопковых плантациях и совсем другое — оторвать их от дома, погрузить их, закованных в цепи, на вонючий корабль и утопить, чтобы избежать заслуженного наказания. — Офицер сплюнул на палубу. — Всего наилучшего, мясник. Обещаю, весь Чарльстон о тебе услышит.
Плантация Джендера размещалась на большом, окруженном обрывистыми скалами острове в устье реки, текущей к Атлантическому океану. Вообще-то, этот остров любой мог назвать красивым, даже взыскательные последователи Шатобриана и Руссо, но в первую же ночь дома Джендер почувствовал, что ненавидит поля, сам дом, окрестности и соленую воду.
В доме, расположенном на обращенном к морю выступе, эхом отражались его злобные ругательства. Он потребовал ужин и ел жадно, но без всякого удовольствия. Один раз он поклялся — голосом, дрожавшим от бешенства, — что никогда больше не появится в Чарльстоне.
Собственно, имело прямой смысл некоторое время держаться подальше от города. Британский офицер сдержал свое слово, и весь город узнал, как Джендер путешествовал в Африку и чем там занимался. С извращенной брезгливостью, превосходившей понимание Джендера, горожане вместо восхищения исполнились отвращением. Капитан Хог отказался выпить с ним у Джефферсона. Его самый старый друг, мистер Ллойд Дэвис, перешел на другую сторону улицы, чтобы только не встречаться с ним. Даже преподобный доктор Локин холодно отвернулся от него, и пошел слух, что в церкви доктора Локина готовится проповедь, осуждающая мародеров и похитителей беззащитных людей.
«Что с ними со всеми случилось?» — злобно спрашивал себя Джендер. Люди, которые его избегают и третируют, и сами рабовладельцы. И вполне возможно, что некоторые из них держат свеженьких рабов, привезенных из разграбленных деревень у экватора. Это несправедливо!.. Он невольно чувствовал, как враждебность множества сердец давит и угнетает его дух.
— Брут, — спросил он раба, убиравшего со стола, — ты веришь, что ненависть может обрести форму?
— Ненависть, масса? — Черное, как сажа, лицо было серьезным и почтительным.
— Да. Ненависть сразу многих людей. — Джендер понимал, что не следует слишком многое доверять рабу, и тщательно подбирал слова. — Предположим, множество людей ненавидят одну и ту же вещь. Например, поют про нее песню…
— О да, масса, — закивал Брут. — Я об этом слыхал от моего старого деда, еще маленьким. Он говорит — там, в Африке, они много раз запевали людей до смерти.
— Запевали до смерти? — переспросил Джендер. — Как это?
— Поют, что убьют его. А потом, может, через много дней, он умирает.
— Заткнись, ты, черномазый паршивец! — Джендер вскочил со стула и схватил бутылку. — Уже услышал где-то, а теперь будешь изводить меня?!
Брут выскочил из комнаты, перепугавшись до смерти. Джендер едва не побежал за ним, но передумал и потопал в гостиную. В большой, обшитой коричневыми панелями комнате эхом отдавались его тяжелые шаги.
В окнах стояла тьма. Висевшая под потолком лампа отбрасывала лучи в углы комнаты.
На столе в центре гостиной лежала почта — сложенная газета и письмо. Джендер налил себе виски, добавил в стакан родниковой воды и плюхнулся в кресло. Сначала он открыл письмо.
Обратный адрес вверху страницы гласил: «Стерлинг Мэнор». У Джендера дрогнуло сердце. Эвелин Стирлинг. Он питал в отношении ее определенные надежды… но письмо было написано мужским почерком, твердым и стремительным.
Сэр,
дошедшие до моего сведения обстоятельства вынуждают меня поступить сообразно своему долгу и потребовать от вас прекратить оказывать внимание моей дочери.
Глаза Джендера побелели от ярости. Нет никаких сомнений, это тоже результат письма британского офицера.
Я велел ей прекратить всяческие сношения с вами и сумел убедить, что вы недостойны ее уважения и внимания. Вряд ли имеется необходимость объяснять вам, что побудило меня принять такое решение. Осталось только добавить, что никакие ваши объяснения или поступки не поколеблют моего мнения.
Ваш покорный слуга,
судья Форрестер Стирлинг
Джендер торопливо проглотил виски, сминая письмо в руке. Значит, вот как судья решил вмешаться. Написано так, словно он скопировал текст из пособия по составлению писем для строгих отцов. Джендер начал мысленно сочинять ответ:
Сэр,
ваше бесчувственное и деспотическое письмо заслуживает единственного ответа. Как жестоко оскорбленный джентльмен, я требую сатисфакции и восстановления своей чести. Все приготовления доверяю…
Кого он возьмет в секунданты? Похоже, друзей у него вовсе не осталось. Джендер налил еще виски с водой, сделал глоток и рванул оберточную бумагу на газете.
Газета издана в Массачусетсе, и внизу первой страницы был поставлен жирный чернильный крест, привлекая внимание к одной из заметок.
Стихотворение, строфы по четыре строки. Название ни о чем не говорит — «Очевидцы». Автор — некий Генри У. Лонгфелло. Джендер смутно припомнил, что он пишет паршивые стишки для аболиционистов. С какой стати его стихотворение рекомендуют прочесть южному плантатору?
На глубине, куда
Не проникают росы
И длинный лот, — суда,
На палубах матросы…
Джендер опять грубо выругался, но проклятие замерло у него на губах, когда взгляд зацепился за строфу чуть ниже:
Рабов, лежащих тут.
Сквозь мглу глядят глазницы;
Их кости вопиют…
Джендеру казалось, что он не читает, а слышит этот вопль.
Он вскочил на ноги, выронив газету и стакан. Тонкие губы раскрылись; он напряг слух. Звук был слабым, но ошибиться невозможно — пело много голосов.
Негры в своих лачугах? Но ни один негр на плантации не знает этой песни! Начался ритмичный припев:
