пожал плечами профессор.
Я задумчиво кивнула, не став комментировать такое наплевательское отношение к ресурсам их местности. Все-таки странные бывают существа, сами помогать не хотят, а потом пеняют на нечисть, мол, совсем распоясались, когда те отказывают в помощи им.
Впереди уже показалась опушка, в самом сердце которой расположилось болото. Это была широкая поляна, по периметру которой росли ссохшиеся деревья с голыми ветвями и стволами. На их фоне корявые зеленые ивы на высоких стволах, изгибающихся над водой, казались чем-то нереальным. С их веточек, на которых кое-где зарождалась новая жизнь, спускались капли воды, расходясь кругами в тех местах, где было меньше тины. А ее было много.
Тина равномерно покрывала практически всю воду, особенно скапливаясь в низменных местах у берега, где все поросло камышом и осокой. Здесь были даже болотные кувшинки, на которых восседали большие жабы с презрительными взглядами.
К болоту шел деревянный мостик, почерневший от постоянного контакта с водой. Он уходил вперед почти до середины водоема, а рядом с мостиком привязанная за веревку к одному из столбов находилась лодка, покачивающаяся на воде.
Уж не знаю, кому пришло в голову называть это место болотом, но лет десять назад, когда вода здесь еще была чистой, это местечко явно было невероятно красивым. И, если судить по количеству деревянных конструкций в округе, здесь даже рыбачили. Могу предположить, что тогда оно было даже больше, просто со временем высохло до такого размера.
Я, подобрав у берега несколько камне прошлась по мостику. Панфил с интересом следил за тем, как я осматриваю территорию болота, пытаясь навскидку прикинуть наиболее глубокое место – по опыту заметила, что водяные предпочитают жить именно там. Сам профессор справедливо опасался приближаться, а потому ждал на берегу, держа блокнот на готове.
Отыскав, как мне показалось, самое глубокое место, я размахнулась и кинула камешек, который ушел в трясину с громким чавком. Теперь нам с профессором оставалось только одно – ждать, пока водяной появится. А это, судя по магическому отклику, случится не скоро.
Так что, присев на мостик, я приготовилась ждать. Панфил последовал моему примеру, заняв место на стволе поваленного дерева на берегу.
– Владиславушка, а зачем нам вот это? – громко поинтересовался профессор со своего места, вытащив из кожаного портфеля, с которым тот пришел, кулек. В него, по моей просьбе, госпожа Ирен положила хлеб, большую банку с клубничным вареньем и несколько баранок.
– По традициям славянских ведьм принято на встречу с водяным приносить продукты, которые он сам добыть не может. – отозвалась я, указав на хлеб. – Как правило, это пища, выращенная в земле. Рожь, зерно…
– И как, работает? – деловито поинтересовался профессор, развязывая крепкий узел.
– Безотказно, – кивнула я, улыбнувшись.
– Славянские ведьмы…– задумчиво пробормотал Панфил. – Не слышал прежде о них.
– Славянских ведьм осталось мало, и мы нечасто выбираемся в чужие миры. – пожала я плечами. – Возможно, вы слышали другие имена? Южные славяне называли нас «вештицами». В западных регионах звали «чаровницами». Так у славян было принято называть всех женщин, которые обладали магией или тайными знаниями, могли лечить и, что примечательно именно для славянской культуры, летать.
– А что же это за тайные знания? – незамедлительно поинтересовался профессор, извлекая из кармана блокнот.
– Да кто же знает. – засмеялась я. – Ведьмы тогда жили глубоко в чащах или обособлено на окраине в захолустной деревеньке, а знаниями своими с местными не делились. Тогда ведьм обвиняли во всех человеческих проблемах, так что разобрать, что же действительно умели предки, теперь не представляется возможным.
– А чем же славянские ведьмы отличаются от других? – поинтересовался Панфил, сделав пометки в блокноте и перевернув страницу.
Записная книжка стремительно заполнялась. Еще немного и профессору понадобится заводить собственный гримуар.
– Контактами с чертями. – хмыкнула я, увидев широко округлившиеся глаза профессора. – Да вы не переживайте так. Ведьмы нечасто свою душу продавали, обычно просто были вынуждены общаться с жителями преисподней в виду своей природы.
– А рогатые и рады довольнехоньки, – раздалось ехидное от воды. – чай у них-то все девоньки с рогами и характерами паскудными. А тут те девица-краса, да еще и избавиться от тебя не может. Вот тогда ликовали копытные.
Мы с профессором, как по команде, повернули головы в сторону звука. Голос явно доносился из-под глади воды, со своего места я даже могла видеть пару зеленых глаз, горячих неоном под водой. Водяной выныривать не спешил, и винить его за это я не могла.
– Это…кто? – шепотом поинтересовался Панфил и, не дожидаясь моего ответа, тут же произнес – А почему я его не вижу?
– Потому что он под водой прячется. – отозвалась я и, поднявшись на ноги, отряхнула джинсы.
– И тут сидеть буду, – раздалось недовольное. – Приперлись тут, камнями все дно засорили. Шли бы к себе, да и засунули себе эти камни…Тьфу.
– Мы-то уйдем, – произнесла я, пододвигая гостинцы, осторожно переданные профессором, ближе к краю мостика. – да только ты от этого в убытке и останешься. Чай не каждый день к тебе ведьмы приходят.
Вода у моста забурлила, вскипая, словно кто-то резко увеличил температуру. Панфил, во все глаза следивший за метаморфозами, поднялся на ноги и подался вперед. Пришлось остановить его движением руки, чтобы не свалился в воду. Пусть у берега и не утонет, а все-таки неприятно.
Тем временем из воды вылезла длинная зеленая рука, подозрительно похожая на ласту. Водяной ощупал деревянный мост и, не глядя, схватил баранку. Осторожно поднес ее к воде и, словно принюхавшись, утащил к себе.
Несколько секунд ничего не происходило, только из-под моста доносился довольный чавк. Но, как только он стих, наружу выглянула макушка, покрытая гламурными розовыми водорослями, а сразу за ней полностью показалась голова. Водяной имел симпатичный оттенок свежей плесени, а на носу у него красовалась пиявка. Молочно-белые глаза без зрачков, не отливающие зеленым на солнце, уставились на нас.
– И чего вам надобно? – все еще недовольно, но уже на порядок дружелюбнее поинтересовался водяной, протянув руку за второй баранкой. – Неужто кильки из пруда исчезли? Так это не я. Сами они уплыли, надоели им кикиморы местные. А я не изверг, чай принял их у себя.
– Мы не из-за пруда, – покачала я головой, присев на корточки. – а ты бы осторожнее с рыбой-то. У пруда авось и водяной имеется, а ты, почитай, рыбу у него спер. Кабы не явился он.
Водяной задумчиво взглянул на меня, нахмурив изящные брови-водоросли.
– Да не явится он сюды, – хихикнул он. – чай не дурачок какой. Сюда ж больше никто и не ходит из наших-то. Бояться хворь подцепить. Вона и утопленников не
