границе. И, похоже, выехал по чужим документам в Финляндию: туда можно было хоть слонов вывозить, лишь бы пьяных — никто особо на погранпостах не злобствовал, так как пить ехала масса финнов… Сюда, значит. (У них же нельзя!)
Вот, похоже, у какого-то «оглушённого алкоголем» финна он и разжился… документиками. Впрочем, почему — у какого-то! Вот: поступило заявление от гражданина Финляндии Эрика Хаппосайнена, о краже у него такого-то июня тысяча девятьсот… года паспорта за номером… Ну и так далее. А вклеить своё фото в тогдашний паспорт было нетрудно. Буквально несколько долларов — и «народные умельцы» уж постараются.
— Да, вот уж вам повезло, что он отсюда… Не думаешь, что вернётся теперь обратно — мстить «обидчикам и плагиаторам»?
— Думаю. Ты что, забыл? Я и коллеги всегда на страже любимой… Ну и так далее. Вот и бдим: во-первых, на всех пропускных пунктах стоят видеокамеры с компьютерной программой поиска и распознавания лиц, а во-вторых… В-вторых, будем честны. Всё же по большому счёту, ему здесь делать уже нечего.
Почти все его обидчики мертвы. Нет-нет — просто от старости! А кое-кто от инфаркта, или рака. Никаких явно насильственных случаев. Сам знаешь — учёные. Работа в Институте — ну очень нервная и тяжёлая! Один их хренов синхрофазотрон сколько облучения даёт! — генерал снова подмигнул, — А уж интриги! Словно в кружке рукоделия заштатного городишки!.. Бери-ка.
Комиссар осторожно взял рюмку со снова разлитым, двумя пальцами за тонкую ножку. Посмотрел на свет. Отлично играет!.. А букет… Он не кривил душой, говоря, что во Франции такого на производят — вероятно, в Армении-то солнца побольше.
— Спасибо, Сергей. Можно тост?.. За твою жену! Повело тебе!
— Спасибо, Жюль. — генерал чуть заметно нахмурился, — Спасибо. Да, моя — серьёзная. И понимающая… Специфику. Как и твоя была… Очень жаль Мари. И ещё больше — что у вас детей… Знаешь, вот так гляжу на хулиганов-внуков… И малышку внучку… И понимаю, что для них — на всё готов! Хоть до смерти буду сидеть в этом кресле — только бы они могли достойно выучиться и устроиться… — он вдруг оборвал себя, потупился. — Прости. Что-то я… Увлёкся.
— Не извиняйся. Ты же не виноват, что рак… Не научились лечить. Да и вряд ли научатся.
— Точно. Поэтому. — генерал снова наполнил рюмки, — давай теперь стоя. И — не чокаясь. Помянем тех, кто уже не с нами — Царствие им Небесное!..
Так, стоя у массивного стола, они и выпили, генерал — опустив глаза и хмуря кустистые брови, комиссар — глядя на портрет Российского Президента за спиной друга.
— Скажи, Сергей. Ты не узнавал ещё — может… хоть кто-то из коллег этого, как ты говоришь, парня… Ещё здесь? И — жив? — комиссар первым нарушил неловкую паузу.
— Ну как же! Узнавал, конечно. Жива даже его первая девушка — он с ней учился в Физтехе… И еще — коллега по лаборатории. Правда, этот не ходит из-за инсульта, но живёт здесь, в Москве. А «девушку» мы уже доставили из Костромы.
От нас не скроешься, даже закамуфлировавшись под бабушку!..
Бабушка оказалась ещё очень даже ничего себе.
Похоже, регулярно смотрела передачи Фэшн-ТиВи о новинках моды, и «Модный приговор»… Даже ядовито-синий казённый кабинет как бы стал ярче и больше от её бирюзового кардигана и светло-зелёных брюк. Да и размер у «девушки» явно не крупнее сорок восьмого. И даже мышцы предплечий, чуть выглядывающие из свободных рукавов, плотные и упругие — похоже, тренажёрным залом «девушка» не пренебрегает. Больше же всего комиссара поразило лицо: несмотря на морщины и то, что подтяжку их обладательница явно никогда не делала, на нём ещё сохранился отпечаток потрясающей красоты. Похоже, в молодости она вполне могла быть «мисс Институт». Или даже «мисс Москва»…
Доброжелательно разглядывая серьёзное и сосредоточенное лицо напротив, комиссар мысленно прикидывал: да, и по росту, и по горделивой осанке, и по статусу первой красавицы такая вполне могла бы стать достойной парой почти двухметровому и атлетически сложенному студенту Зисерманну.
Метившему явно ещё тогда, в юности, уж по крайней мере — в Академики.
— Приношу вам, мадам Наталия, свои самые искренние извинения. Боюсь, это я был причиной вашего вынужденного путешествия сюда.
О! Она ещё и умна! Не торопится перебивать его, и выяснять, что он за важная птица. Лишь чуть кивает, давая понять, что ждет, пока он сделает все сам.
— Я комиссар Жюль Бланш, Парижский Округ. Веду расследование, касающееся вашего бывшего сокурсника. — комиссар сделал паузу, и в свою очередь пристально посмотрел в глаза женщине, несколько сильней, чем надо, вдруг сжавшей сумочку у себя на коленях — у неё даже побелели костяшки пальцев!
— И поскольку в живых осталось очень мало его коллег и соучеников, боюсь, мне придётся некоторое время… беспокоить вас своими вопросами.
— Прошу вас, мосье комиссар. После того, как я узнала, что вы из Франции, мне нетрудно сложить два и два. Ну, что там ещё натворила эта сволочь?!
— Э-э… Простите, Наталья, вы про кого столь грубо?..
— Ха! Про Александра Зисерманна, разумеется! Про «Сашулю», как он просил его называть!
— А… Почему вы думаете, что речь о нём?
— Господин комиссар. Говорю же: умею сложить два и два. Пока училась в техническом ВУЗ-е, поднаторела в так называемом анализе. Да и идейками этот гад так и сыпал. Так что не удивлюсь, если Цюрих, Канн и Берн — его рук дело. Или кто-то там сильно насолил ему… Или… Он хочет славы и денег! Он жутко тщеславен. А уж мстителен…
— Я поражён. Вашей прозорливостью. Речь действительно пойдёт о вашем бывшем сокурснике, Александре Александровиче Зисерманне… Что же до трагической гибели Цюриха, Канна и Берна — я пока затрудняюсь хоть как-то связать её с…
— Да, я поняла, мосье Жюль. Никакой связи, разумеется нет. Всё ясно: соображения Национальной Безопасности не позволяют разглашать… И так далее. Спрашивайте, не стесняйтесь: я эту мразь люблю не слишком сильно. Мягко говоря.
Комиссар, придержав удивление, начал расспросы.
Узнал историю красивых ухаживаний и прогулок под луной. Безумных поступков влюблённого (вроде прыжка с набережной — прямо в Москва-реку), роскошных подарков (на огромного мягкого медведя ушла вся стипендия за два месяца!) и красивых слов и блестящих перспектив.
Однако через полгода выяснилось, что «Сашуля» вовсе не такой мягкий и пушистый, как прикидывался. Характер стал прорываться — то в отдельных презрительных фразах, сказанных об общих друзьях-подругах, то в привычке «разбираться» физически с «оппонентами» — двух сокурсников Зисерманн, посещавший с первого курса районную школу бокса, побил за несогласие с его теориями, а одного — за то, что «гнусно причмокивал, поглядывая» на его девушку.
— А ясней всего его нрав проявился
