Друзья вернулись в гостиную и увидели, что Клеопатра с гордым, высокомерным видом стоит на столе и, властно направив перст на Пушкина, требует:
– Склони голову, двоечник несчастный! Не сойду со стола, пока не извинишься и не признаешь, что я сочиняю лучше, чем ты.
– Видишь – какие манеры, – прошептал Валерий.
Пушкин на требование девушки только насмешливо хмыкнул:
– И не подумаю! Стой, стой, пока не свалишься.
– Уступи ей как женщине, – толкнула его в бок тетушка, влюбленная в свою помощницу, а точнее – в воспитанницу.
– А мне кто будет уступать? – возмутился Александр Сергеевич. – И потом, с какой стати я буду извиняться?
– Она же женщина, а женщинам положено уступать, – мягко настаивала тетушка Лида.
– Я женщин терпеть не могу. Вредные, капризные, – проворчал Пушкин. – У меня к ним природная антипатия.
– А ты глупый зато, четыре строчки срифмовать не умеешь! – воскликнула Клеопатра.
Разногласия между спорящими постарался ликвидировать ученый. Он подошел к столу и подал девушке руку.
– Друзья, не стоит из-за пустяков ссориться. Спускайтесь вниз, моя царица. Когда женщина находится в обществе мужчин – она самая прекрасная, самая умная и самая несравненная.
– Вот слова, достойные настоящего мужчины! – воскликнула Клеопатра и легко спрыгнула на пол.
– А когда она – в обществе женщин? – усмехнулся Пушкин.
– Тогда она – один из цветков в очаровательном букете, – нашелся журналист.
Ответы понравились Александру Сергеевичу, и он с чисто познавательных позиций спросил:
– А если мужчина находится в обществе женщин?
– Он выглядит, как мухомор: все на него смотрят, а сорвать не решаются, – пошутила тетушка Лида.
Александр Сергеевич не обиделся, но продолжал настаивать на ответе ученого:
– Нет, вы ответьте, Валерий Сергеевич.
– Я думаю, когда мужчина находится в обществе других мужчин, то он – общественный деятель и та сила, на которой держится всё государство. А если он находится среди женщин, то это лампочка, вокруг которой порхают бабочки.
– О, хорошо сказано, – довольно крякнул Пушкин. – Именно поэтому я предпочитаю общество мужчин, – и он включил телевизор, где показывали футбол.
– Что-то я не вижу Джордано. Где он? – спросил Павел.
– Я ему купил подзорную трубу, чтобы он наблюдал небосвод. Пусть восстановит прошлую память.
– Судя по этим трём, ни у кого пока прошлая память не проснулась, – заметил Павел.
– Да, пока не наблюдается. Но сам пойми – вспомнить то, что было с тобой сто, двести лет тому назад, довольно трудно. Так что, я надеюсь, память восстановится со временем. Пусть вспомнят не всю жизнь, но хотя бы привычки.
Журналист хитро посмотрел на ученого и попробовал предопределить события:
– Мне кажется, Бруно не интересуется звездами, а занимается чем-нибудь другим.
– Он очень любознателен. Когда я подарил ему подзорную трубу, он целый день возился с ней, – похвалился Валерий и предложил: – Но если ты сомневаешься, пойдем, проверим, чем он занимается.
Когда они вошли в комнату астронома, Бруно возился с трубой, но вид оптического прибора вызвал у ученого глубокое разочарование. Он был разобран, точнее, трудно было назвать подзорной трубой то, что от нее осталось: корпус трубы был распилен на три цилиндра, в каждом из них была засыпана земля и из нее торчали тонкие стебельки.
– Что ты сделал? – спросил, помрачнев, Валерий.
Бруно ничуть не смутился, а с гордостью пояснил:
– Посадил вьющиеся комнатные растения. По телевизору говорили, что их корни лучше растут в длину, а труба как раз очень подходит для этого.
Валерий огорченно вздохнул:
– А я надеялся – тебя увлекут Орион и Андромеда.
– А они меня и увлекли, – он схватил со стола журнал «Садоводство» и зачитал: «Орион – так назвал садовод-любитель новый сорт огурцов, выращиваемых на подоконнике в домашних условиях. Сорт дает за зиму до тридцати килограммов плодов с квадратного метра». А вот здесь дальше и про Андромеду сказано: – Он стал быстро перелистывать страницы и, остановившись на одной, с воодушевлением прочел: «Институтом полярного цветоводства создан новый цветок – Андромеда, способный цвести два раза в год. Цветок поражает голубизной цвета и необычным ароматом, напоминающим запах белой акации». Представляете, какой тонкий аромат, – и он в восхищении покачал головой.
Валерий был очень зол для того, чтобы представить себе то, чего ему никогда в жизни не приходилось нюхать. Результаты опыта оказывались совершенно не теми, которых он ожидал, поэтому в ответе его послышалась явное раздражение.
– Зачем представлять? Купил духи «Белая акация» – и нюхай сколько угодно.
– Ни к чему тратить на духи деньги, – возразил Джордано. – Достаточно захотеть, чтобы в воздухе был разлит аромат желаемого цветка – и все будут наслаждаться запахом бесплатно.
Он бросил пристальный взгляд сначала на журналиста, потом – на ученого, и они в тот же момент ощутили сладостное благоухание.
Валерий, не веря себе, повел носом, потом подтвердил:
– А ведь точно пахнет.
В комнату заглянула Клеопатра.
– Что это вы уединились?
– Вдыхаем ароматы цветов, – ответил Павел. – Чувствуешь, какой тонкий запах разлит вокруг?
Девушка втянула в себя воздух и недоверчиво произнесла:
– Я лично ничего не замечаю. Мне кажется, пахнет землей.
– Нет, акацией, – настоятельно повторил Павел. – Я это ощущаю очень отчетливо.
Клео снова повела носом и уже уверенно заявила:
– Мерещится вам неизвестно что.
Ученый обратил внимание на слово «мерещится», и его цепкий ум сразу же провел некоторую параллель между тем, что чувствовала девушка и они.
– Джордано, попробуй-ка пожелать, чтобы Клеопатра с Павлом увидели розы, – попросил он.
Джордано сделался серьезным, взгляд его приобрел холодную проницательность стального клинка, казалось, он пронзал насквозь. Молодой человек начал индуцировать невидимые поля, посылая в мозг журналиста и девушки импульсы-приказы, подчиняя своей воле чужие чувства и ощущения.
Через несколько секунд Клеопатра радостно воскликнула:
– Вижу море роз. Ах, какие чудесные!
– Да, я тоже вижу кремовые и алые.
– А я не вижу, потому что Джордано этого не пожелал мне. Следовательно, он обладает гипнозом, – сделал вывод Валерий, и глаза его сверкнули радостью. – Я же говорил, что у моих учеников должны открыться необыкновенные способности.
Он, а за ним и остальные устремились в гостиную, где Ломоносов с помощью тетушки Лиды расставлял на столе блюда, а Пушкин, как обычно, созерцал экран телевизора. Искрясь от счастья, Валерий объявил:
