Хименс медленно брел по аллее, с юношеской жадностью вглядывался в сидевших на скамейках молодых нянь с разодетыми в разноцветные курточки малышами. Те, маленькие изверги, а так их, конечно, обзывали про себя няньки, и себе таращили на редких прохожих глазенки‑пуговки. Одни уже научились ходить, но все продолжали по привычке цепляться за подол юбок, за ноги своих воспитательниц. Другие ползали среди листьев и каштанов.
Он присел на скамейку. С противоположного ее конца малыш пнул мячик; тот покатился к профессору. Хименс подал его няне. Девушка поблагодарила, покраснела, смутилась, настороженно окинув его взглядом. Ее нельзя было назвать ни белой, ни черной, в отличие от других нянь, склонявших свои добродушные негритянские физиономии над колясками, напевая что‑то малышам, поминутно улыбаясь и сверкая белыми зубами. Метиска, со смуглыми свежими щечками, симпатичная, с чуть длинноватым раздвоенным как у утки носом, с черными большими глазами. Она чем‑то напомнила ему его самый акафистский день, когда его чудесный картонный кораблик, — над ним он провозился тогда с месяц, устраивая мачты, паруса, ванты, прикрепив даже на баке длинный, раздвоенный спереди бушприт — подгоняемый ветром, уткнулся носом в высунувшуюся из воды бугристую пасть аллигатора. И тот проглотил его, а он потом весь день плакал, молился богу, расхваливая все того деяния, и просил наказать этого зубастого обидчика и утопить его в той же реке. Метиска, с монголоидным разрезом глаз, с широким ртом, скуластенькая, чувствовалась примесь индейской крови, без сомнения, была чем‑то напугана. Она, вероятно, приняла Хименса за налогового инспектора.
Профессор и в самом деле выглядел таковым, одевшись на скорую руку. Светло‑кофейный плащ, затянутый широким поясом, широкополая шляпа, башмаки на толстой кожаной подошве, потертый портфель в руках. «Наверное, подрабатывает, — подумал он. — Вот и пугается». Он и сам в бытность студенческого периода своей молодости старался утаить от городских властей свой приработок.
— И как же зовут этого маленького гангстера? — спросил Хименс.
— Он вовсе не гангстер, — буркнула обидчиво девушка, прижимая к себе малыша. — Это будущий наш президент, Билл Ванбрук…
Она снова покосилась на профессора, очевидно, теперь уже принимая его за какого‑нибудь комиссара из ФБР. Он понял, что пошутил неудачно, грубовато, собирался уже извиниться. Но метиска повернулась опять к нему, глазки ее заблестели, она открыла рот, намереваясь объяснить свои слова, но тут карапуз, уловил, что речь идет о нем, залепетал:
— Хочу быть плезидентом! Хочу быть плезидентом!
— Вот видите, сэр, — засмеялась та, — и так каждый день: «Хочу быть президентом! Хочу быть президентом!»
Она еще что‑то говорила гортанным голосом, с каким‑то знакомым акцентом, сообщала, что ее зовут Эхина Альфарес, что их род происходит из Эквадора, что у нее есть родители, но она сама хочет зарабатывать себе на образование, что учится она в колледже на врача, — тут Хименс подсознательно отметив, что он не ошибся, еще подумал, что и сел‑то он на эту скамейку не так уж и случайно: его поразила яркость наряда девушки, на плечах наброшена розовая накидка, юбка из красно‑желто‑зеленой полосатой ткани — он ее уже не слушал, поглядывал на часы. А Эхина, поборов робость, перестав дичится, чуть краснея спросили, а не в ФБР ли он работает.
— О, что вы, мисс Альфарес! Избавь меня бог от такой службы!.. — встрепенулся профессор, отгоняя невеселые мысли. — Мой сын работает в этом заведении. Вылавливает бандитов, — криво усмехнулся он, протягивая девушке свою визитную карточку.
— Это же опасная работа! — воскликнула с испугом Эхина, еще крепче обнимая малыша.
Тот вытаращил на профессора синие глазенки, скорчил на личике угрожающее выражение, почуяв, наверно, что незнакомый дядя чем‑то обидел его няню.
— Ого! Теперь я вижу, что он будет президентом, — пробасил Хименс, трогая сжатые в кулачки руки Билла, выставленные в его сторону; но храбрости малышу хватило ненадолго, он взял и как‑то совсем не по‑президентски разревелся.
— Вот те на! А еще хочешь стать президентом, — Эхина старалась утихомирить карапуза, но тот все ревел, настойчиво, требовательно, вероятно, самоутверждаясь таким образом. Она косилась на Хименса, ожидая от него помощи. — Ведь президенты никогда не плачут. Не так ли, мистер Хименс?
— Да, да! Никогда! Самые настоящие мужчины — это наши президенты!.. Вот хотя бы этот, наш настоящий, Джимми. Так тот один раз упал со стула… Вы верите мне, мисс Эхина, прямо при мне и с такого высокого‑превысокого стула, и набил себе шишку на лбу! И что же вы думаете? Ни слезинки! Ни единой слезинки! Даже и не захныкал!
Маленький Билл внимательно прислушивался к голосу профессора. Потом, видимо, решив, что будущему президенту не личит так долго находиться на руках у няни, сполз на землю, отошел от скамейки и, повернувшись к ним, заулыбался, сверкая молочными зубами.
И профессор, глядя на этого малыша, которого не касались никакие экономические кризисы, никакие заботы, на ковер из разноцветных опавших листьев, на гладкие и поблескивающие каштаны, только что народившиеся на свет и еще не успевшие обсохнуть, ощущал, как в него стало что‑то проникать, что‑то внешнее, бодрящее, вселяющее уверенность в завтрашнем дне и говорившее, что жизнь — прекрасная штука, прекрасная вот этим свежим воздухом, этим осенним днем, этой случайной встречей с Эхиной, этим карапузом‑президентом, что даже из самых сложных ситуаций всегда да найдется хоть бы один выход.
Потянуло почему‑то в горы, на природу, в прерии. «Взять бы с собой Дика, Грегори, Бранта, Ленга, Джун, Майкла… и махнуть бы куда‑нибудь. И им нужен отдых».
И как бы прочитав его задумки, Эхина Альфарес посоветовала профессору с женой и друзьями съездить на ранчо к ее отцу, в предгорья Северных Аппалачей. Она сказала, что тот держит там небольшую хижину, предоставит им за умеренную плату ночлег, все удобства, есть хорошая кухня, небольшой ресторанчик. Они смогут там отдохнуть и поохотиться на диких животных.
Хименс обрадовался такому предложению, пустился тут же в изъяснения, что он вовсе не женат, что он старый холостяк, что его жена давно сбежала от него с каким‑то политиканом в Вашингтон, брыкнув напоследок его копытом под дых, забрав с собой сына.
Эхина с минуту с недоумением смотрела на профессора, потом гортанно рассмеялась. И сам Хименс, обнаружив с некоторым запозданием свой юмор, сравнение жены с лошадью, удачной шуткой, тоже захохотал на всю аллею, чуть не напугав до смерти будущего президента. Все няньки на ближайших скамейках заулыбались, особенно выделялись лица негритянок, рот до ушей, зубы так и белеют, как фосфорические вставки. А Билл, набрав в руки каштанов, вернулся к скамейке с явным намерением запустить их в голову Хименса. Мисс Альфарес шлепнула «президента» под зад, посадила в коляску, — малыша пора было кормить — попрощалась и, помешкав, слегка краснея и сверкая черными светлыми глазами, зачем‑то сказала, что через неделю она едет к родителям и могла бы сообщить им о предстоящем визите группы отдыхающих, и те бы приготовили все необходимое.
