Рыжие букашки‑собаки продолжают, как муравьи, продвигаться вперед; и снова человек останавливается, переводит дыхание, снова упирается в шест, прибитый к нартам. И, забегая далеко вперед, оператор показывает, что ждет путешественника дальше. Нагромождение льдов, торосы и опять та же белая бесконечная пустыня, дышащая семидесятиградусным морозом. И все, сидевшие в зале, уцепившись в стулья и столы, подавшись чуть вперед, как бы помогая толкать нарты Семми Риксу, почуяли этот холод.
Главный психолог фирмы «Хименс и Электроника» выключил кинопроектор, оставив Семми Рикса одного с его проблемами, оставив где‑то там, далеко внизу. Как удалось Дагену откопать это в архивах НАСА, в материалах, поступивших со спутников компании «Реклама и бизнес», никто не ведал. А что съемка велась именно со спутника, сомнений не возникало. Уже более пятидесяти лет район Северного полюса значился заповедной зоной, закрытой для всех видов транспорта. В этом, собственно, и был весь смысл для путешественников‑одиночек. Только на самого себя мог тот рассчитывать, на силу своих мышц, своего духа.
Джун успокоилась, вытерла слезы. К ней подошел Ленг Мун и, поддерживая ее под руку, увел к столику. Лицо математика было не менее осунувшимся.
«Немного они сегодня перестарались», — подумал Перри Хименс, хотя и ему было интересно посмотреть эти редкостные кадрики, до сих пор никем не обнаруженные. Семми был молодцом, думал Хименс, вспоминая своего коллегу по исследованиям поля пересекающихся пространств. Может, он и к полюсу потому пошел, что хотел до конца понять суть наших с ним открытий, суть пространства. Нужно будет повнимательней отнестись к Джун. Ей сейчас тяжело. Даген, наверное, подумал, что она уже его забыла.
А задача у них с Семми Риксом была одна и та же. Они вдвоем взялись первыми прощупывать резонансные свойства гравитационного поля, первыми уцепились за слабые взаимодействия, первыми стали задумываться над броском к звездам, но не на ракетах с тяговыми двигателями и за сотни световых лет, а над броском мгновенным, броском через искусственно созданные на Земле «черные дыры», через узловые точки пересекающихся пространств. Эти исследования приближали их также к преодолению косности в понимании времени, к скачкам через потенциальные временные ямы в прошлое, в будущее. Все должно быть подвластно человеку. Но на это требовались деньги, деньги и снова деньги. И свобода. Свобода их поисков, их труда, их разработок, свобода от сиюминутных выгодных работ, от сиюминутных заказов, от сиюминутных хлопот и забот. Семми Рикс от них освободился, освободился, очевидно, навсегда… А он, профессор Перри Хименс?… Он понесет свой альтруистичный крест — ведь он, собственно, и есть альфа и омега науки — свою тяжелую ношу до конца…
* * *
Из динамиков захрипел чарующе Эл Бузep. Он пел о малютке из штата Северная Дакота, о парне с кривыми ногами и в ковбойской шляпе, о том, как они контрабандным путем, облачив своего четвероногого друга в скафандр, переправили его на Луну, и как там скакали во всю, ха‑ха‑ха, хо‑хо‑хо, хи‑хи‑хи, прыть по пыльной дороге к «Морю Дождей». Еще он пел о том, как девушка, обхватив парня руками, прижималась к спине того маленькими упругими штучками, и как споткнулся конь о кусок золота, величиной с тыкву, что осталась у ковбоя дома в огороде.
Задиристый напев, ржание лошади, пощелкивание кнута заставили постепенно всех, сидевших в зале зашевелиться, задвигаться, заулыбаться.
Профессор постучал пальцем по своим часам, показывая их Дагену, но тот продолжал транслировать запись песен Эл Бузера, даже прибавив немного громкость.
К доске направился танцующей походкой конструктор Олсон, сверкая своей лысиной, и быстро, в унисон с ритмом песни, стал набрасывать на доске один из вариантов схемы симбиоза генератора биоволн с шумовым модулятором.
Хименс пригласил к доске и второго ведущего конструктора, Хейса. И тот, не меняя кроткого выражения лица, запрыгал по проходу как‑то боком, подергивая плечами и водя головой вверх‑вниз, как лошадь. Они минут десять о чем‑то совещались у доски, набрасывали разные схемы; те тотчас же записывались в памяти кассетного видмага. Профессор, было похоже, остался доволен результатами этого минисовещания, подал знак, что можно сесть за столики, и, взяв микрофон, громко спросил:
— Возможно, имеются еще некоторые идеи?
— Да, у меня, — поднялась Джун, направляясь к доске. — Я думаю, что следует вернуться к китообразным. Грегори хорошо сказал: «С шумами не нужно бороться».
Хименс незаметно помахал рукой Дагену, мол, убавь громкость, тише, еще тише. Он почувствовал, что намечается еще какая‑то новая, вероятно, и неплохая идея. И ее вот‑вот выдаст эта взбалмошная, еще заплаканная, миссис Джун.
— Так делают все киты и дельфины, — продолжила Джун Коллинз и начертила мелом на доске три прямые линии, обозначила их осями времени; на самой верхней она нарисовала хаотические сигналы помех, отстоящие на различном расстоянии друг от друга; ниже — правильной формы однотипные биосигналы, заданные с определенной частотой; на третьей оси, самой нижней, показала суммарную картину. — Я подумала вот о чем — между помехами должны проскакивать наши альфа‑волны…
— Помехи можно отнести к случайным функциям, со своими амплитудами и частотами. Это я перевожу мысль Джун на язык математики. Следует заложить в наш ГСД модулятор случайной выдачи частотных биосигналов, если его еще не заложили.
— Мун понимает меня с полуслова, — сказала Джун, чуть улыбнувшись. — Из моих рисунков видно, что при очень частых биопосылках нерационально используется временной интервал. Возможны такие случаи, когда ряд одинаковых биокоманд попадает на длинный шумовой сигнал. Это может привести к тому, что мозг «приемника», мозг мутанта, не успевает забыть предыдущий сигнал. Но нельзя делать и большие интервалы между биопосылками. Редкие сигналы могут «провалиться» в шумовые ямы. Оптимальным, на мой взгляд, является вариант, предложенный Муном. Биопосылки следует выдавать через интервалы, все время хаотически меняющиеся.
— Молодец, Джун! — выкрикнул нейрофизиолог Эрик Тэйт, да так громко, что, теперь уже чуть кунявшие без дела миссис Клементс и миссис Боумэн вздрогнули и вытаращили глаза на возмутителя спокойствия. Одна из них, кажется, миссис Клементс, спросонья нажала не ту кнопку, и загорелось красное табло. Но она тут же спохватилась и высветила зеленое. Хименс, кажется, ничего не заметил. А миссис Боумэн захихикала. Ей вторил булькающим смехом и Кэшон, будто он и сам не спал. Кэшон потер ладонь о ладонь, предвкушая ждущие его впереди еще некоторые забавные сценки.
