Преступник широко улыбнулся из-под накинутого капюшона, обнажив гнилые редкие зубы. Лицо у него было как у покойника: все изъедено страшными шрамами и оспой, и только глаза сверкали из-под капюшона безумным огнем. Длинные, слипшиеся седые волосы падали на плечи.
— Я пообещал ему, что ты придешь, — еще шире улыбнулся преступник. — Я пообещал ему, что ты увидишь, как он будет умирать.
Преступник запрокинул голову. Капюшон упал, обнажив белую, как кость, залысину.
— Я пришел, Потрошитель! — Слэйтер навел на него ствол пистолета.
— Брось пушку, — ответил преступник.
Мальчик округлившимися от ужаса глазами смотрел на отца.
— Энди, он тебя не поранил? — как мог спокойнее, говорил Джек и медленными шагами приближался к сыну.
— Поранил? — передразнил Потрошитель. — Что ты, Джек, знаешь о ранах? Ты засадил меня в кутузку на десять лет, помнишь?
— Вы получите смертный приговор. — Джек продолжал приближаться.
— Да-да, могли посадить на электрический стул, могли и стрельнуть, — съязвил Потрошитель. — Ты сидел у меня на груди, когда я пришел в себя, помнишь? Это ж ты тогда проводил расследование, это ты вывел меня на чистую воду. А теперь ты будешь слушаться меня. Брось пистолет!
Лицо Джека Слэйтера по-прежнему было непроницаемым.
— Хорошо, — наконец сказал он, нагнулся и положил свой пистолет на крышу, залитую черным битумом. — Отпусти парня!
— Всего один пистолет? Я тебе не поверю! — заулыбался Потрошитель своей гнусной улыбкой.
Закусив губу, Джек принялся разоружаться. Из рукава куртки он вытянул длинный стилет, из заднего кармана джинсов на свет появились еще два пистолета. Все оружие упало к его ногам.
— Не верю, — сказал Потрошитель, — это еще не все.
Джек, поразмышляв, приподнял штанину и вытащил из-за носка длинный блестящий тесак. Подумал и отбросил его в сторону.
— Это все?
— Да, если все припомнил.
— Тогда отойди в сторонку. Отойди, отойди! Только играй по-честному.
Не спеша, Джек опустил руку в карман куртки и достал серебристую гранату.
— А это ты тоже считаешь оружием? — он подбросил гранату в руке, поймал, подбросил еще раз и катнул ее к ногам Потрошителя.
— Блестяще, Джек, блестяще! — лицо Потрошителя исказила довольная гримаса.
— Это ненастоящая граната, — уверил его Слэйтер.
— Да, да, я польщен, но сильно в этом сомневаюсь. Энди, подними гранату, — приказал он ребенку.
Мальчик испуганно исполнил приказание и держал в руках гранату, не зная, что с ней делать.
— Энди, подай ее мне, — с манерной ласковостью проговорил Потрошитель. — Эта игрушка не может причинить мальчику вреда, а вот эта, — приподнял свой топор, — может, и даже очень.
Мальчик и отец переглянулись. Энди рванул чеку на гранате. Из казавшегося литым куска металла выскочило тонкое острое лезвие. Энди взмахнул рукой и всадил его в ногу Потрошителя. Потрошитель взревел и, взмахнув руками, качнулся. Страшный, как у средневекового палача, топор, описав дугу, полетел в Слэйтера.
Джек успел бросить свое тренированное тело на крышу. Топор сверкнул в свете прожектора и со свистом унесся в ночь. Возможно, он и попал в какого-нибудь зазевавшегося полицейского, который стоял у стен здания.
Все происходящее казалось нереальным. Оно напоминало театральную сцену, настолько происходящее было ужасно и выразительно.
От испуга слезы застилали глаза Энди.
Контуры отца и Потрошителя расплылись. Мир слился в одно большое цветное пятно.
— Резкость, резкость! — закричал ребенок.
Перед ним на экране были расплывшиеся силуэты Потрошителя и Слэйтера.
Мальчик очнулся и понял, что он находится в зрительном зале кинотеатра, сидит на первом ряду. Он и сам закричал:
— Резкость, резкость! Дайте резкость!
— Не мешайте спать! — крикнул кто-то из темного зала.
Мальчик вскочил и побежал между кресел к выходу. Его волновала судьба героев на экране. Успеет Потрошитель убить Энди, или все-таки Слэйтер в который раз победит зло.
В фойе мальчик подбежал к заспанному билетеру и начал его тормошить.
— Послушайте! В зале показывают картину с нарушенной резкостью. Послушайте!
Но билетер только сонно зевал. И, поняв, что толку от него не добиться, мальчик махнул рукой.
— А, ладно!
И по служебной лестнице побежал еще выше. Он остановился у дверей киноаппаратной и стал стучать в нее кулаками.
— Ник! Ник! — кричал мальчик.
Но тут под ударами мальчика незапертая дверь распахнулась, он увидел старика Ника, киномеханика, дремавшего в старомодном большом, пятидесятых годов, кожаном кресле. Старик беспробудно дремал, положив ноги на пуфик. Снятые ботинки стояли рядом на выложенном мраморными плитами полу.
Обстановка аппаратной напоминала о прошедших временах. Сам кинотеатр был старый, на стенах висели бронзовые бра. В тяжелых рамах на резных панелях красовались портреты давно ушедших кинозвезд. Они улыбались мальчику своими застывшими улыбками.
Старик встрепенулся и поднял на мальчика глаза.
— Дядя Ник, у вас резкость сбилась.
— Ой, никак не могу привыкнуть к новым проекторам, со старыми было куда проще.
Старик смешно засеменил к кинопроектору, выглянул в смотровое окошко, но там уже на темном фоне ползли титры создателей фильма. И среди всех имен самыми большими буквами сияло
«Роль Джека Слэйтера исполняет Арнольд Шварценегер».
— Ничего, — сказал мальчик. — Я видел этот фильм шесть раз. Я помню, чем кончилось.
Старик опустился на стул возле жужжащего проектора.
— Я хочу тебя обрадовать, во вторник привезут новую серию с Джеком Слэйтером.
— Это тот фильм, про который писали в газетах? — воодушевился мальчик.
— Та серия, где бандиты убивают его третьего двоюродного брата. «Джек Слэйтер — 4 — Большая ошибка».
Мальчик взмахнул руками и радостно подскочил.
— Послушай, Дени, — обратился киномеханик Ник к мальчику. — Вечером в двенадцать часов я буду проверять копию этого фильма. Я могу договориться, чтобы тебя пропустили сюда. Будешь смотреть один.
— Интересно посмотреть его до премьеры, — обрадовался Дени. — Его ведь никто не видел, я буду первым зрителем.
Старик ласково усмехнулся и водрузил на морщинистый нос старые очки в тяжелой роговой оправе.
— Что я должен для этого делать, дядя Ник?
— Ничего. Ты просто должен сейчас поспешить в школу и сделать уроки. Осталось не так много времени. Беги домой и приходи ровно в двенадцать. Я буду ждать тебя.
